Лена Петсон - У Ромео нет сердца

– Марик, не нагнетай. Просто мы Ирине очень многим обязаны и должны помочь ей, мне кажется, – говорит мать.

– Чем обязаны? Моим уродством, всей моей дурацкой жизнью или вашей карьерой и вашими деньгами? Слышать о ней не хочу, и если ты сейчас не замолчишь и не уйдешь, то и о тебе навсегда забуду. Ее для меня нет, так же, как и меня для нее нет. Уходите. Спасибо за праздник.

– Хорошо, хорошо, не волнуйся, уже уходим. Мариночка будет у себя, и если что, присмотрит за тобой, Марик, угу? – она вновь играет роль милой, заботливой матери.

– Свечку, что ли, будет нам держать?

– Не хами маме, сынок. После того, как мы столько времени разгребали последствия той истории с Лизой, ты должен быть нам благодарен…

– Замолчи!

– Все, все…

Наконец, они уходят. Дверь хлопает, и в квартире будто становится светлее.

– Почему бы нам не остаться здесь вдвоем навсегда? – говорит Марк, когда стихает шум лифта.

– Что нам мешает?

– Мне кажется, что это я у тебя должен спросить.

– А я всегда думала, что я у тебя…

– Почему раньше не сказала об этом?

– Не могла…

– Как теперь жить?

– Как и жил. Только теперь я буду рядом.

Он берет мою руку и сжимает в своей. В последнее время я все чаще понимаю, что стала чувствовать себя в компании Марка гораздо увереннее, теперь рядом с ним я расцветаю. Раньше желание завоевать его поглощало меня настолько, что с ним я становилась неуклюжей и глупой, а потом люто ненавидела себя за это…

– Дурында моя…

– Как с тобой просто, – искренне говорю я, а затем так же искренне добавляю: – И как с тобой сложно…

Шутка о свечке все еще не дает мне покоя. Долой мысли об Ирине и всей этой вакханалии с тайнами, любовью и предательством, – мы обсудим это завтра. Сейчас я предпочитаю думать о другом. В прошлый раз ночью я долго не могла уснуть, я размышляла о том, можно ли вот так жить, не имея возможности прикоснуться к любимому. Мое тело тянулось к нему, мне хотелось подарить ему всю себя, и это лишило меня сна. Без близости и без ласк Марка ночь длилась очень долго.

Сегодняшний день подарил мне надежду, что все не так уж плохо – и впереди нас ждет ночь любви. Я глупая? Наверное, да… но я девочка, и мне можно.

Темнеет. Еще чуть-чуть, и на небе появятся звезды. Мы сидим на балконе, смотрим на огни вокруг. Марк курит, и сигаретный дым серым облаком плывет на меня, поэтому я отхожу в сторону и вновь оказываюсь рядом с гипсовой вазой.

– Посмотри на меня, – просит он.

Я подчиняюсь. Он неестественно бледен.

– Ты меня любишь? – вопрос звучит так, словно в лютый мороз он спрашивает меня о том, холодно ли мне, и сам знает ответ: «Конечно, да».

– Люблю.

– Тогда отойди от этой чертовой вазы и больше не подходи к ней никогда.

Удивленная, я вновь ему подчиняюсь. Прижимаюсь спиной к противоположной стене, чтобы Марк видел только мой профиль и не заметил, что я плачу. Эмоциональные встряски существуют для того, чтобы почувствовать свою зависимость от любимых…

– Лизе нравилось дразнить меня, – начинает он.

Ее имя болью отзывается в моем сердце. Опять все дело в ней, в очередной тайне, связанной с Лизой. Я предпочла бы ничего о ней не знать, но выбора у меня нет: прошлое липкой лентой тянется в наши отношения. Закрываю глаза, чтобы слушать…

– Она любила вот так же виснуть на этой вазе. При этом смеялась и говорила мне, что если я разлюблю ее и брошу, то она взлетит отсюда, как птица, – говорит Марк.

Я нащупываю в кармане свой несостоявшийся подарок – брелок для ключей. Парящая птица стоимостью в несколько рублей все еще со мной. Хорошо, что так случилось. Толкать речь о том, что эта птица должна стать символом его стремительной, парящей жизни, – не так уж и весело, скорее, слишком символично… иной раз мы преподносим любимым боль вместо подарка.

Он все говорит и говорит:

– Однажды она так и сделала. И хотя произошло это не здесь, все равно с тех пор я не могу спокойно смотреть на эту вазу. Дурь какая-то…

К подобным вещам невозможно привыкнуть. Мне вновь сложно поверить, что Лиза… девушка, от которой Марк был без ума, изящная красавица, которой я жутко завидовала, невесомая муза из моих девичьих грез сделала это сама… Одно дело – обсуждать навязчивые, липнущие к ушам слухи, в них даже есть что-то романтическое, ведь людям свойственно идеализировать чужое безумство. Но думать о том, что она самоубийца, невыносимо.

– Так это было самоубийство? – я хочу услышать четкий ответ.