Уильям Голдман - Принцесса-невеста

По официальным данным, он весит 550 фунтов при росте семь с половиной футов. Но сам он был не уверен и не имел привычки по утрам нервно топтаться на весах. Рассказывал мне, что однажды заболел и за три недели похудел на 100 фунтов. А так он никогда не поминал своих габаритов.

Они поболтали в баре, затем пошли к Робу в номер и почитали сценарий. Выяснились некоторые детали: у Андре был безбожный французский акцент и, что хуже, голос как из подвала.

Роб рискнул, дал ему роль. И записал все реплики на пленку – фразу за фразой, со всеми, хотелось надеяться, интонациями, – чтобы Андре прихватил ее с собой в разъезды и несколько месяцев заучивал к репетициям.

Та утренняя репетиция в Лондоне нарочно была ненапряжной: пару раз пробежались по сценарию, что-то обсудили. Уже за полдень по чудесной погоде пошли обедать, обнаружили поблизости бистро со столиками на улице. Идеальное место, вот только стулья оказались Андре малы – слишком узкие, для нормальных людей. В зале был стол со скамьей, и кто-то предложил поесть там. Но Андре и слушать не захотел. И мы сели снаружи. Я по сей день вижу, как он отгибает металлические подлокотники, втискивается, а затем смотрит, как эти подлокотники почти схлопываются, притискивая его к стулу до конца обеда. Ел он очень мало. А приборы в его ручищах были словно игрушечные.

После обеда мы продолжили репетицию, уже начали играть, и Андре работал с нашим Иньиго, Мэнди Патинкином. Пленки Андре вызубрил, но явно затягивал реплики и говорил довольно-таки механически.

Играли они сцену после воссоединения Иньиго и Феззика. Мэнди добивался от Андре неких сведений, а Андре медленно, заученно читал. Мэнди – Иньиго подгонял Феззика. Андре снова отвечал медленно и механически. Они попробовали еще раз, еще и еще. Мэнди – Иньиго велел Андре – Феззику поторопиться – и Андре ответил с той же скоростью…

…и тогда Мэнди сказал:

– Живей, Феззик! – И внезапно от души закатил Гиганту пощечину.

Я по сей день вижу, как расширились глаза у Андре. Наверное, вне ринга ему с детства не доставалось по лицу. Он уставился на Мэнди… повисла краткая пауза. Мертвейшая тишина затопила комнату.

А потом Андре заговорил живее. Оказался на высоте, вложил в речь и импульс, и энергию. Его мысли почти читались по глазам: «А, так вот как оно бывает не на ринге; что ж, попробуем». Говоря по правде, с этой пощечины начался счастливейший период его жизни.

И моя жизнь тоже была прекрасна. После десяти с лишним лет ожидания предо мною возрождалась самая важная книжка моей юности. Наконец посмотрев готовое кино, я понял, что за всю карьеру взаправду любил только два своих фильма – «Буча Кэссиди и Малыша Сандэнса» и «Принцессу-невесту».

Но фильм не просто доставил удовольствие мне. Он вернул к жизни книгу. Мне снова шлют чудесные письма. Вот сегодня – честное скаутское – написал парень из Лос-Анджелеса: его Лютик бросила его, они десять лет не виделись, а тут он узнал, что она в беде. Он послал ей книжку, и… ну, короче, сами понимаете, они опять вместе. Думаете, это не чудо – особенно для меня, кто только и делает, что сидит в норе и пишет, – коснуться чужой жизни? Да не бывает ничего лучше.

Мне есть чему радоваться, но, конечно, есть о чем жалеть. Я жалею о тяжбах с фондом Моргенштерна – об этом я ниже расскажу. Я жалею, что наша с Хелен история закончилась пшиком. (Нет, мы оба понимали, что все к тому идет, но вот ей надо было бросить меня в день нью-йоркской кинопремьеры?) И мне жаль, что Утесы Безумия стали крупнейшей туристической достопримечательностью Флорина, отчего жизнь флоринских лесников превратилась в кромешный ад.

Но таково земное бытие – всех звезд не соберешь.

Это моя самая любимая книжка на свете, хотя я никогда ее не читал.

Как так? Я попробую объяснить. В детстве книжки меня попросту не интересовали. Я терпеть не мог читать, очень плохо умел, и вдобавок как можно тратить время на чтение, когда на свете столько игр и все они прямо визжат, тебя призывая? Баскетбол, бейсбол, шарики – я играл и не мог наиграться. Играл-то я неважно, но дайте мне футбольный мяч на пустой площадке, и я изобрету вам такие спасительные триумфы в последний миг, что вы прослезитесь. В школе – сплошная пытка. Мисс Рогински, моя учительница с третьего по пятый класс, то и дело вызывала маму:

– Мне кажется, Билли мог бы учиться и поприлежнее. – Или: – Для своего уровня Билли пишет контрольные просто замечательно. – А чаще всего: – Я не знаю, миссис Голдман, что же нам делать с Билли?