Джеймс Болдуин - Истории золотого века

– Дорогой Фаэтон, – сказал он, – какое поручение привело тебя сюда в этот час, когда сыны человеческие находят покой во сне? Есть ли какой-нибудь дар, который бы ты хотел от меня получить? Скажи мне, что ты желаешь, и это будет твоим.

И Фаэтон… заплакал. И сквозь слёзы сказал:

– Отец, есть завистники, которые говорят, что я – не твой сын. Дай мне, прошу тебя, какой-нибудь знак, которым я смогу доказать свое родство с тобой.

Но Гелиос ответил:

– Мое дело – трудиться каждый день, и короткий мой отдых дан мне лишь затем, чтобы у детей земли были свет и жизнь. Но скажи мне, какого знака ты жаждешь, и я клянусь, что дам его тебе.»

– Отец мой Гелиос, – сказал юноша, – знак, о котором я прошу: позволь мне завтра сесть на это место и погонять твоих коней по небесной тропе.

Тогда сердце Гелиоса наполнилось печалью, и он сказал Фаэтону:

– Дитя мое, ты сам не знаешь, чего просишь. Ты не похож на богов; и нет на свете человека, который мог бы управлять моими конями или вести солнечную колесницу по небу. Я прошу тебя, попроси какое-нибудь другое благо.

Но Фаэтон не хотел ничего иного.

– Я получу от тебя этот дар или больше ничего мне не надо. Завтра я буду управлять твоими скакунами и тем самым докажу свое право первородства.

В ту ночь Гелиос долго умолял своего сына, чтобы он не стремился к деяниям, слишком великим для слабого человека. Но своенравный Фаэтон и слышать ничего не хотел. И когда забрезжил рассвет, и Зори запрягли коней в машину, его отец с грустью передал вожжи в его руки.

– Моя любовь к тебе взывает: «Воздержись, воздержись!» И все же, ради моей клятвы, я исполняю твое желание. – И Гелиос закрыл свое лицо и заплакал.

А Фаэтон вскочил в повозку и хлестнул коней кнутом. Они вскочили и, быстрые, как грозовая туча, понеслись высоко к голубому небесному своду. Ибо все они хорошо знали, что неумелая рука держит их поводья, и гордо презирали своего возницу.

Надменное сердце Фаэтона сжалось, и вся былая храбрость покинула его, а длинные поводья выпали из его ослабевших рук.

– Мой славный отец, – воскликнул он в ужасе, – твои слова были правдой. Если бы я внял твоему предупреждению и повиновался!

Между тем солнечные кони, обезумев от своей вновь обретенной свободы, бешено понеслись в середине неба, а затем устремились вниз к земле. Рядом с населенными равнинами они мчались и взлетали, волоча за собой колесницу. Иссушенная земля задымилась; реки превратились в облака пара; деревья стряхнули с себя опаленные листья и запылали; а люди и звери спрятались в пещерах и скалистых расщелинах и там погибали от жажды и невыносимой жары.

– О отец небесный! – взмолилась Мать-Земля, – пошли помощь своим детям, или они все погибнут из-за самонадеянной глупости этого человека!

Тогда Зевс Громовержец со своего высокого трона метнул свои страшные стрелы-молнии, и несчастный Фаэтон упал головой вперед с колесницы; а огнедышащие кони, испуганные, но послушные, поспешили обратно на пастбища Гелиоса, что на берегах древнего океанского потока.

Фаэтон же упал в реку, которую люди называют Эриданом, и его сестры горько рыдая, долго рыдали по нему; стоя на берегу и оплакивая его злосчастную судьбу. Отец Зевс из жалости превратил их в высокие зеленые тополя; и их слезы, падая в реку, затвердели, превратившись в драгоценный желтый янтарь. Но дочери Геспера, через страну которого протекает эта река, построили для прекрасного героя мраморную гробницу рядом с шумящим морем. И они спели песню о Фаэтоне и сказали, что, хотя он был повержен на землю молниями разгневанного Зевса, «он все же умер не без чести, ибо сердце его было настроено на совершение великих дел».

* * * *

Когда Фемий закончил свой рассказ, Одиссей, который был слишком сосредоточен на слушании, чтобы смотреть вокруг, поднял глаза и издал крик радости; ибо он увидел, что их корабль оставил открытое море позади и входит в длинный и узкий залив между Ахайей и этолийской землей. Гребцы, которые тоже были внимательными слушателями, быстро вскочили на свои места и поспешили налечь на свои длинные весла, потому что теперь ветер начал ослабевать, и парус безвольно и бесполезно повис на мачте корабля.

Держась ближе к северному берегу, они огибали мысы и скалы и обходили устья глубоких заливов, где, по словам Фемия, странные чудовища часто подстерегали неосторожных или запоздалых мореплавателей. Но они благополучно миновали все эти места и не встретили ни одного живого существа, если не считать нескольких стай морских птиц, летавших среди скал, и одного одинокого испуганного рыбака, который оставил свою сеть на песке и побежал прятаться в зарослях подлеска, окружавших берег.