Лев Гумилевский - Харита, ее жизнь и приключения, а также подробный рассказ о том, как был найден город Карла Маркса

Потом он уже перестал спрашивать, на каких станциях его высаживали. Он с росчерками подписывал протоколы, терпеливо молчал, когда его при отпуске драли за уши, и с новым терпением искал случая ехать дальше.

Ехал он таким образом уже вторую неделю. Деньги приходили к концу. Алешка тревожился. На последней остановке его узнал кондуктор, совершавший обратный рейс в Москву. Тогда в охране ему пригрозили концентрационным лагерем.

Алешка вздохнул, решил пройти пешком до большой станции. Пока же ушел в поселок шляться по базару.

Был праздничный день. Базар собрал баб и мужиков со всех окрестных деревень. Алешка, тоскуя, ходил между возами, торговками, покупателями и глотал слюни. Пробравшись в толпу женщин, Алешка увидел рессорную телегу с жестяными бидонами.

Женщина разливала покупателям молоко. Алешка долго глядел на бидоны, на молоко. Ничего ему так не хотелось сейчас, как молока.

— Почем? — тихонько спросил он.

— Гривенник за литер!

Алешка посмотрел на кружку, которой женщина наливала молоко, решил, что недорого, и полез за гривенником.

— Посуда у тебя где?

— Я тут выпью!

— Из этой нельзя пить, коли я ей в ведро лазю.

Алешка растерялся. Женщина крикнула назад:

— Иван Васильич, нет ли у тебя посуды — мальчишке испить!

Мужик, принимавший деньги, достал бадейку, спросил:

— Кому это надо?

— Мне, дяденька!

Женщина, вылила молоко в бадейку. Алешка отдал крестьянину деньги, вздохнул и стал пить. Мужик долго приглядывался к нему.

— Ты чей?

— Дальний!

— He саратовский?

— Саратовский!

Алешка оторвался от кринки передохнуть.

— Коего места?

— С Увека!

— Из Поленовки?

— Из Поленовки!

— Да ты чей? Как тебя звать-то?

Алешка с удивлением посмотрел на улыбавшегося мужика и на необычайную торопливость, с которой он. расспрашивал его, не замечая чужих рук, протягивавших деньги.

— Алешкой звать! — сказал он, недоумевая.

— Грошев?

— Грош! — поправил он.

Мужик слез с телеги, положил руки на Алешкины плечи:

— Батюшки мои, как вырос-то! Меня не узнаешь?

— Не помню!

— Да я ваш же, поленовский! Мы с отцом твоим вместе ушли за хлебом! Ты к отцу, что ли, приехал?

Алешка вытаращил глаза:

— А ты про тятьку разве знаешь?

— Да мы, почитай, с ним не расставались! Он у нас в совхозе батрачит! Все в Поленовку собираемся! Осенью ехать решили обязательно! А ты вот сам тут!

— Дяденька, да где же совхоз? Где тятька-то?

Мужик рассмеялся ласково:

— Да вот продадим молоко — довезу тебя, не бойся! Вот радость будет Петру Павловичу! Марья, гляди-ка, кто нашелся? Нашего Петра Павловича сын!

Женщина оглянулась:

— Принимай деньги-то, Иван Васильевич, после наговоришься!

— После, после, Алеша! — кивнул он Алешке, — садись тут, жди! Сейчас допродадим уж!

Алешка сел под высокую телегу, на охапку сена. Он машинально допил молоко из кринки и тогда только начал приходить в себя от изумления.

— Дяденька, что же он, — тятька-то нас забыл? — дернул Алешка ногу мужика.

— Да, ведь, мать-то умерла, говорили тут наши мужики. Вас-то с девчонкой тетка взяла, ну, он и откладывал все ехать — прикопить хотел деньжат! Ведь, ни кола, ни двора, чай, не осталось?

— Изба стоит!

— Ну, вот видишь! Осенью поедем вместе все!

Алешке казалось, что молоку в бидонах и конца не будет. Как будто бы и женщина разливала его покупателям без прежней удивительной ловкости, да и Иван Васильевич что-то уж мямлил очень с пересчитыванием денег и сдачи.

— Скоро поедем, дяденька?

— Да, ведь, вот допродадим только!

— Долго очень!

— Четыре ведра осталось! Долго ждал, до обеда подождешь! К обеду в совхозе будем! Ой, вот Петру Павловичу праздник! Как ты сюда-то попал?

— Ссадили на этой станции!

— Ой, случай-то! Куда едешь?

— В Москву хочу!

— Далеко же! Зачем?

Алешка отмахнулся:

— После скажу!

— Ну, и впрямь дорогой поговорим!

Когда кружка стала, черпая, греметь по железному дну бидона, Алешка вздохнул свободно.

Ночью сидел Алешка с отцом и продолжал рассказывать Петр Павлович, мужик крепкий и веселый, глядел на сына, посмеиваясь, говорил:

— Ой, Алешка! И глядеть мне на тебя чудно, и разговаривать странно, и слушать тебя смешно. Ведь, ты уж большой!

Алешка улыбался, вытягивал голову из плеч.

— Похоронил ты Харитку мою только! А, ведь, чай, тоже большая выросла?

— Не похоронил я ее, тятенька! Она это, про нее в газете написано!

— Глупый ты, хоть и большой! Мало ли на свете бесприютных девчонок Харитами звать?