Лев Гумилевский - Харита, ее жизнь и приключения, а также подробный рассказ о том, как был найден город Карла Маркса

— У меня, действительно, где-то есть внучата в деревне… Да если я им ненужна, так и мне до них нужды мало!

— А где они, бабушка?

— Не твое дело!

Харита замолчала. На страшном горбе своем старуха тащила огромный мешок, туго набитый вонючим тряпьем. Харита старалась поддержать его, чтобы было старухе легче итти, и даже сказала раз:

— Может быть, бабушка, я донесу вам?

Старуха улыбнулась ласковее:

— Ну, ну! Не подлизывайся ко мне!

— Бабушка, а зачем вам тряпки? Их носить уж нельзя!

— Милостыньку нонеча подают плохо, стала вот тряпьем промышлять. Покупают его.

— Зачем?

— На бумагу, говорят. Кашу из него варят, а из каши бумагу делают.

— А вы бедная, бабушка?

Старуха не ответила. Молча они прошли проходными дворами, вышли в улицу и побрели заброшенным пустырем до переулка.

— От богатства тряпок не собирают, милостынькой не побираются! — сказала старуха и дернула за плечо девочку, — а у тебя отец богатый?

— Не знаю, бабушка!

— Упрямая девчонка! — проворчала старуха, — а зачем на тебе браслет золотой был?

— А не знаю, надела на меня его…

Харита оборвалась и зажала губы.

— Кто надела? Девочка молчала.

— Кто надела? Мать? Да скажешь или нет?

Горбунья костлявыми пальцами вцепилась в ухо девочки. Харита рванулась прочь.

— Не троньте, бабушка!

— А что это не трогать тебя?

— Сбегу и от вас!

Харита дышала тяжело. Старуха испуганно наклонилась над ней:

— Ну, что это, и пошутить нельзя с тобой! Ах, ты какая девочка! Ну, ну — пойдем уж! Убежишь — тебя опять поймают, а у меня уж никто не тронет, не беспокойся!

Харита пошла за старухой без прежней ласковости. Горбунья шла, не выпуская девочки из глаз. Огромный узел тряпья душил ее, скатывался с горба. Она поправляла его, ворча:

— Дознаюсь и без тебя, гадкая девчонка! Знаю, что не бедная!

— Бабушка, что вы говорите?

— Ничего! Говорю, что ты не бедная, если носила браслеты!

Харита подумала об оставшихся благополучно в чулке деньгах, сказала спокойно:

— Я не бедная, бабушка.

— А я вот пошлю тебя милостыньку собирать.

— А я не пойду, бабушка!

— Чего же ты жрать будешь?

Харита задумалась, вздохнула тихо:

— В няньки пойду. Я няньчить ребят умею!

Старуха отвернулась от нее с досадою.

В переулке, узком, как одна деревенская дорога, старуха взяла Хариту за руку и уже не выпустила ее до дома.

— Не вздумай сбежать, — ворчала она, — тебе же хуже будет! Не все такие, как я! Другая бы тебя сейчас же домой отправила! Ну, иди сюда!

Она впихнула Хариту в маленькую калитку. Тяжелый кирпич, болтавшийся за калиткой на блоке, поднялся и с шумом опустился, захлопнув ее за старухой. От калитки шла к низенькой двери деревянная настилка, полусгнившая в земле. Шлепая по доскам своими башмаками, девочка дошла до пузатых, облупившихся колонн дряхлого каменного дома, стоявшего поперек двора.

— Сюда, сюда! — говорила старуха, — сюда!

Харита покорно шла за нею мимо колонн, в низенький вход, со ступенькою вниз. Они прошли темным коридором к рыжей двери с замком. Пока старуха отпирала замок, кто-то откликнулся из глубины, скрипнув такой же рыжей, широкой дверью:

— Кто там?

— Свои! — ответила старуха и отворила дверь, вталкивая туда торопливо Хариту.

— Кого привела, бабка? — спросил тот же голос.

— Внученка!

— На помойке нашла, что ли?

— На помойке! — огрызнулась старуха и захлопнула дверь.

Харита вошла в полутемную комнату с маленькими окнами и толстыми решотками в них. Сводчатый потолок был низок и грязен так же, как пол. Комната была забита ломаной мебелью, тряпками, разбитой посудой, обломками и остатками всяких вещей, должно быть, собранных со дворов и помоек.

Старуха бросила в угол мешок.

— Ну вот, сиди здесь и жди меня, я сейчас приду! И не смей носа никуда показывать! В столе тут сухарики есть и куски белые, вчера принесла только! Ешь! Вода вон в чугуне на табуретке! — она захлопнула за собой дверь и оттуда добавила: — я запру тебя на всякий случай!

Харита послушала, как за тяжелой дверью гремел железный засов, потом подошла к окну и стала смотреть во двор.

Два дня держала старуха девочку на запоре, кормила ее сухарями, размоченными в воде, и если та ела весело и много, она говорила сердито:

— Не ешь много! Живот заболит! — и отодвигала от нее воду и деревянную чашку с заплесневелыми кусками и объедками.

Харита посматривала в окна на решотки, на дверь — уйти от старухи было нельзя. Старуха же исчезала целыми днями, возвращалась с каждым разом все более суровой и злой: