Борис Евгеньев - Голос друга

«Начну все-таки с просьбы, — читала она дальше. — Мне нужно, чтобы вы с Ольгой Петровной приютили меня, пока я не найду себе какого-нибудь другого пристанища. Вы удивлены? Да, я бросаю школу, в которой учительствовала почти четверть века, и на старости пускаюсь в неизвестное будущее.

Могу ли я сказать, — спрашиваю я себя, — что моя работа, особенно работа последних лет, хотя бы в какой-то мере напоминала творческий порыв, окрылявший нас в начале жизненного пути? Нет!.. К своему огорчению, я вынуждена признать, что просто тянула тяжелую, нудную лямку, дожидаясь пенсии. Горько мне признаваться в этом!

Но вот произошли события, открывшие мне глаза на мою жизнь, на жизнь, окружавшую меня. Такое, вы знаете, бывает. Бывает даже со столь старым человеком, как я. Вдруг, словно бы прозреваешь, словно бы луч солнца осветит твою тусклую жизнь. Именно так и случилось со мной. И уже много дней я живу как в бреду. И плачу, и даже пробую молиться, и не знаю, не знаю, что мне делать! Знаю одно: должна уйти, должна бежать отсюда и как-то изменить свою жизнь…

Вы, конечно, слышали, читали о волнениях и в нашей губернии. В семи верстах от моего села крестьяне разгромили и сожгли поместье князей Тугариных Белые Ключи. Совершили они этот акт возмездия в порыве справедливого гнева, потому что сиятельные землевладельцы довели их до крайности — до полной нищеты, разорили их, превратили их жизнь в цепь нескончаемых обид, притеснений, унижений. А тут еще неурожай, голод…

Последствия были ужасны. Каратели перепороли поголовно население трех деревень. Девять человек угнали на каторгу.

Трудно мне писать об этом. Все еще слишком свежо в памяти и болит, как незажившая рана. Я ведь знала почти всех этих забитых, обездоленных людей — я долго жила с ними. И я поставила перед собой вопрос: с кем же я? на чьей стороне? Конечно — о, конечно же! — всем сердцем, всей душой я на стороне несчастного народа! А на деле оказалось совсем другое, и это открытие было новым и горьким для меня. Я отлично ладила с попом, урядником, церковным старостой, лавочником, даже с кабатчиком — со всеми, от кого зависел мой покой, мое сравнительное благополучие. Я рабски трепетала перед инспектором, грубым, невежественным чиновником.

Но даже не это еще самое плохое! Самое плохое то, что рабски следуя убогой школьной программе, не решаясь внести в нее дух живой жизни и правды, я, чтобы не нажить себе неприятностей, безропотно забивала головы ребятишек сухой, позорной, вредной дребеденью. Кого я воспитывала? Покорных рабов? Да и думала ли я о воспитании, особенно в последние годы? Постарела, притерпелась, смирилась… Ах, боже мой! Я плачу, когда пишу вам об этом.

И вот в эти тяжелые дни ко мне постучался крестьянский мальчик — самый обыкновенный, диковатый, робкий мальчуган, белоголовый, с синевой под глазами от постоянного недоедания. Он принес мне книгу…

О, прошу вас, не смейтесь, друг мой, надо мной. Не думайте, что я старая фантазерка, для которой прекрасный книжный вымысел дороже обыденных явлений жизни! Поверьте, это совсем особая книга. Она явилась для меня голосом друга, вернее даже, голосом судьи, внезапно прозвучавшим во мраке тоски, уныния, растерянности. Он не ласкал, не утешал, этот голос. Он обличал, он требовал. Но он и указывал простой, ясный путь, которым надлежало идти, — путь борьбы, путь правды. Название книги «Рассуждение о свободе человека», автор — неизвестный мне Франсуа Тибо. Я не в силах передать вам гневное и страстное очарование этой старой французской книги. Я понимаю, она, эта книга, потому, возможно, произвела на меня такое сильное впечатление, что я опустилась, отстала. Я так давно не читала ничего смелого, яркого! А голоса властителей дум нашей беспокойной молодости заглохли в памяти: я не решалась держать у себя их книги.

Откуда книга у мальчика? — спросите вы. Не знаю, Он не сказал мне об этом, но я уверена, что она попала к нему после разгрома усадьбы князей Тугариных: на ней есть дарственная надпись старого князя, давно живущего за границей.

Он принес книгу мне, чтобы я прочла ее и рассказала, что в ней написано. Я исполнила его просьбу. Но когда я попыталась передать ему содержание книги своими словами, я увидела, что это совершенно невозможно. И я стала переводить ему слово за словом. Как он слушал!.. Он прибегал ко мне почти каждый вечер за семь верст из своей деревеньки и слушал меня, боясь пропустить слово, хотя, конечно, многого не понимал. Но он ни о чем не спрашивал меня, слушал молча. Порой я подмечала в его глазах такую боль, что мне хотелось утешить, приласкать его. Нет, он не допустил бы нежностей, этот замкнутый, суровый мальчуган…