Шиван Доуд - Утешение в дороге

Мне попался еще один зал игральных автоматов, безлюдный, если не считать одного маленького мальчишки. Я остановилась, наблюдая за ним. Он напомнил мне спящего мальчика в вагоне ночного поезда, ирландца с большой буквы «И», только у этого были рыжие волосы, и он ускользнул от своей мамы. Он дергал массивный джойстик, с трудом дотягиваясь до него. Когда приз не выскочил, он пнул ногой автомат, сморщившись от обиды.

– Эй, парень, – сказала я. – Не унывай. На, держи.

Я вспомнила про оставшиеся монеты Фила, спрятанные в кармане кофты, и протянула их мальчугану. Тот с прищуром посмотрел на меня, как на фрика.

Я улыбнулась.

– Бери. Мне они не нужны.

Он напоминал мне малышей из нашего приюта. Они не очень-то доверяли старшим. Мальчик медленно протянул руку и взял монеты. Ресницы у него были песочного цвета, а на носу веснушки. Когда он заговорил, я услышала такой сильный акцент, что завяли уши.

– Та хватайка. Отстой.

– Автомат?

– Ага. Жулит.

– Попробуй другой.

Он поплелся к соседнему. Я хотела посмотреть, как у него получится, но он обернулся и недобро зыркнул на меня, давая понять, что я мешаю ему сосредоточиться. Я отступила на шаг назад, подмигнула, сложила руки в молитвенном жесте, и он улыбнулся. Потом потянул рычаг, и струйка монет звонко скатилась вниз по желобу. Парнишка взвизгнул и закричал, как взбесившийся ослик.

– Класс, – сказала я.

– Хочешь порубиться? – предложил он, только это прозвучало как «пооробиться».

– Нет. Это твой выигрыш.

– Уверена? – Он протянул мне десятипенсовик.

– Конечно. – Я вспомнила другого мальчишку, юного Эйнштейна из музея с его теориями о пришельцах и метеоритах, и мне стало интересно, что, если бы эти двое поменялись местами?

– Уверена, что уверена? – Он предложил мне еще десять пенсов.

– Оставь себе. Попробуй еще раз.

Успех повторить не удалось, поэтому он пнул автомат и вернулся к первому, куда сунул еще одну монету, и на этот раз получил заветную звонкую струйку.

– Ты счастливчик, – сказала я. – Как тебя зовут?

– Джозеф Уорд. А тебя?

– Холли Хоган. – Я улыбнулась.

– Сестра моего па тоже Хоган, – сказал он.

– О, да?

– Может, ты тоже путешественник?

– Да, конечно, – сказала я. – Я путешествую по миру и семи морям.

Он нахмурился.

– Это Ирландское море.

– Думаю, это считается. Куда вы направляетесь?

– Не знаю. Мы сойдем с лодки и поедем на машине, и па устроит привал, и там будет дом, а мама сделает чай.

– О.

– А я на каникулах и не пойду в школу. Никогда. Па говорит.

– Да ты просто суперсчастливчик.

– А ты куда едешь? – спросил он.

– Тоже домой.

Он усмехнулся.

– Хочешь попробовать? – снова предложил он, протягивая мне монету.

– Не-а. – Я вспомнила, как прощаются ирландцы, и добавила: –Удачи.

– Удачи, – сказал он и отвернулся к автомату.

Я ушла, без наличности.

Я толкнула дверь на открытую палубу, и порывистом ветром меня чуть не сбило с ног.

Пришлось ухватиться за парик, чтобы остановить его полет, и я крепко зафиксировала язычки сетки. Я прошлась по палубам, нижним и верхним. Мне бросились в глаза спасательные круги, красно-белые, с надписью «Звезда Киллорглина», и так я узнала название судна.

С одной стороны палубы было ветрено, с другой – тихо, и там все и устроились. Я осталась на ветреной стороне, подальше от людей. Правда, пришлось придерживать парик. Корабль мощно рассекал волны. В моем мозгу открылся еще один ящик. Я увидела себя в доме Каванагов, когда проснулась на рассвете после ночного кошмара и посмотрела на мамину фотографию, которую держала на прикроватной тумбочке. Слегка приоткрытый рот, взгляд в сторону. Волосы разлетались, и она подставляла лицо ветру, как своему возлюбленному. И это было так похоже на нее. Она всегда смотрела мимо меня, как будто я не в счет – подпиливала ногти, наносила тональный крем, примеряла новые туфли, выбирала сумку или просила меня исчезнуть. Она всегда уходила, уходила, уходила, спускаясь на лифте, оставляя меня одну.

И в то утро у Каванагов я вспомнила настоящую маму в настоящем доме в небесах. Губы, которые не улыбались, порваны. Глаза, как узкие прорези, порваны. Клочки бумаги, разбросанные на одеяле. Потом я снова заснула. Когда я проснулась и обнаружила изуродованную фотографию, мне показалось, что это сделал кто-то другой, в чужом сне.

Я посмотрела на море. Красивое и какое-то знакомое. Ярко-синяя вода со сливочной пеной, как будто закипающей. Вода холодная и правдивая, как моя память; тяжелая и ясная, как мой выбор.