Мария Прилежаева - Юность Маши Строговой

Ася улыбнулась.

- Вон шествует профессор, - указала она. - У западника, кроме Байрона, можно ничего не знать. У этого старикана славяниста, наверно, тоже есть конек. Познакомься и разузнай.

Профессор шел по коридору, шаркая резиновыми ботами. Почти до пят свисала шуба на лисьем меху. Профессору было тяжело в меховой шубе. Он остановился около аудитории, снял ушанку, вытащил из кармана шубы черную круглую шапочку, прикрыл ею лысину и только потом вошел в аудиторию.

- А самое лучшее, - продолжала Ася, - признайся ему, что обожаешь старославянский. Верный способ. Всегда действует!

Машей вдруг овладела беспечность. Она спрятала учебник в портфель. Через два часа сдавать все равно ничего не успеешь. Что будет, то и будет.

Профессор сидел за столом. Маша устроилась напротив.

- Лекции слушали? Прочитали всерьез? Ясно все? - он задавал отрывистые вопросы, его зоркие маленькие глаза быстро бегали. - Не крутите бумажку. Зачем вы крутите бумажку?

Маша послушно сложила на коленях руки. "Провалит!"

- Нуте-с, рассказывайте.

Маша начала рассказывать.

- А нуте-ка, разъясните вот это, - прервал профессор. - А нуте-ка...

Маша разъясняла то, что для нее самой оставалось недостаточно ясным. Он покачивал головой. Маше показалось - одобрительно.

"Должно быть, обойдется", - подумала она. Голос ее зазвучал бодрее.

Профессор поморщился:

- Хватит.

Она протянула зачетную книжку.

Профессор взял, взглянул исподлобья на Машу и, обмакнув в чернильницу перо, с притворным равнодушием спросил:

- К древнеславянскому языку, признайтесь, влечения не испытываете?

- Нет, почему же! - обрадованно отозвалась Маша. Напротив, интересуюсь очень.

Профессор резким движением оттолкнул книжку и встал:

- По ответам не вижу! - Он затряс головой. - Странное дело! "Очень интересуюсь", а дальше учебника - ни на шаг... Кхе-кхе! Не вижу интереса. Не вижу.

Он тяжело затопал к двери, как угрюмый, рассерженный слон. У дверей остановился и крикнул неожиданно тонким голосом:

- Вы не знаете, что такое интересоваться! Не знаете! Жаль!

Маша заглянула в зачетную книжку. Тройка.

Она стиснула зубы от стыда. Как она посмела сказать ему, что интересуется славянским языком!

Вошли Ася и Юрий Усков.

- Ну что? - с любопытством спросила Ася. - Что? - нетерпеливо и весело повторяла она. - Тройка? Ничего, пустяки. А здорово он тебя, должно быть, гонял?

У Маши все еще горело лицо.

- Если ты всю сессию поедешь на тройках, - вмешался староста курса, мы не очень тебя поблагодарим.

- Кто - мы? - спросила Маша.

- Мы - это курс, - разъяснил Юрий Усков.

"Однако, - подумал он, - где уж ей написать приличную семинарскую работу!"

Он прижал к боку свой толстый портфель - там хранилась картотека эпитетов.

Эпитеты не вмещались в портфель. Выписанные из романов Толстого на картонные квадратики, они стопками лежали дома в ящиках письменного стола.

Юрочка настойчиво думал над тем, как привести их в систему. Эпитеты сопротивлялись. Юрочке не удавалось втиснуть их в стройную схему.

- А мне все равно, будете вы меня благодарить или нет! - вызывающе ответила Маша.

- Так? - мрачно спросил Юрий Усков. - О твоих антиобщественных настроениях буду ставить вопрос на комсомольском активе... Распишись, когда ты даешь урок. - И он развернул график педагогической практики.

Маша расписалась в первой свободной клетке. После она взглянула на дату. Это было ближайшее число.

Усков спрятал график в портфель и молча ушел.

Ася сидела на кончике стола, качала ногой и с любопытством наблюдала за Машей.

- Все разобрали дальние сроки, а ты взяла что осталось. Напрасно ты ссоришься с Юркой - не вылезешь из неприятностей.

Маша пренебрежительно пожала плечами.

- Впрочем, - заметила Ася, - за девятнадцатый век - а на третьем курсе это самое главное - тебе обеспечено "отлично". Ведь уж наверно Валентин Антонович не подведет?

Маша покраснела.

- Постараюсь девятнадцатый век сдавать не ему, - холодно сказала она и ушла.

- Подожди! Почему ты рассердилась, чудачка? - закричала Ася вдогонку.

Но Маша не обернулась.

Ася засмеялась и, соскочив со стола, отправилась искать людей - она не любила оставаться одна.

Маша бесцельно шла по улицам. Вдоль улиц, как часовые, выстроились гиганты березы, совсем не похожие на те милые растрепанные березки, какие Маша знала во Владимировке. У здешних берез были мощные стволы и уродливые в зимней наготе толстые сучья.

Сверкало солнце в этот февральский день, лужи стояли на мостовой. "И это зима?" - с досадой подумала Маша.