Софья Радзиевская - Болотные робинзоны

Он быстро овладел собой и тихонько толкнул спавшего товарища. А ещё через несколько минут лепёшки и горшок с кислым молоком стояли на столе, и бабушка Ульяна наливала в чашку горячую заячью похлёбку.

– Кушайте, кушайте, – ласково приговаривала она. – Мои хлопчики зайцев не ленятся таскать. Мешки ваши где? Я вам ещё лепёшек и зайчатины положу.

Разведчик пристально посмотрел на бабушку Ульяну.

– Цены вы себе не знаете, – неожиданно тепло сказал он, встал, подошёл к бабушке и крепко её поцеловал. – Мать у меня есть, на вас, бабушка, похожа, – точно извиняясь, добавил он. – Как бы ей тяжело на было, а около неё всегда люди греются.

Бабушка Ульяна ласково посмотрела на него.

– На то мы, старые люди, и на свете живём, чтобы молодым около нас тепло было, – просто ответила она.

Андрейка сидел возле отца, крепко держа его за руку. Он провожал глазами каждый кусок, который Степан брал с тарелки, и каждый раз только вздыхал.

– Тебе уж не жалко ли, что отец лепёшки ест? – весело спросил его разведчик.

– Жалко, – грустно отвечал Андрейка.

– Что?.. – Степан отодвинул тарелку с зайчатиной.

– Жалко, – так же грустно повторил Андрейка. – Потому что всё съешь и уйдёшь. Ты бы всё ел, ел, а я бы на тебя всё смотрел…

– Бабка, клади Степану целого зайца, – распорядился дед Никита. – Пускай на него Андрейка ещё полюбуется.

Но разведчики уже надевали топырившиеся сумки.

– Ну, не реветь, – строго сказал Степан, но ему и самому, Андрейка видел, было нелегко. – На днях опять тут будем и подарков принесём всем вам… – Обернувшись, он слегка подтолкнул Сашу и добавил: – А тебе, Сашок, за сына особый подарок будет. Соответствующий.

Саша не успел спросить, что это означает, как дверь открылась, и разведчики, наклонясь, чтобы не удариться о притолоку, шагнули через высокий порог и исчезли в темноте.

Андрейка по строгому приказу отца не посмел бежать за ним и только, прильнув к неплотно притворённой двери, долго смотрел в щёлочку, хотя там ничего не было видно.

– Хату выстудишь, – заворчал дед Никита. – Дверь закрой! Но и он поглядывал на дверь и тяжело вздыхал. – Точно окошко в свет открылось и опять закрылось, – проговорил он угрюмо и опустился на лавку.

А Саша, сидя на нарах, думал: что это за особый подарок обещал ему дядя Степан.

Андрейка даже похудел за эту неделю, а Гришаку нельзя было оторвать от окна. Он дышал на тусклое замёрзшее стекло, пока на нём не появлялось светлое пятнышко, и сидел, припав к нему глазом.

– Гляди, нос к стеклу приморозишь! – ворчал дед Никита. Он старался делать вид, что ничего особенного не произошло, и часами очищал от коры тонкие ивовые прутики. Но корзинку из них сплёл такую кособокую, что было ясно: и дедовы мысли далеко-далеко.

Бабушке Ульяне задумываться было некогда. Малыши и хозяйство требовали много заботы, что порой не хватало дня. Но наступал вечер, угомонившаяся детвора засыпала, я тогда под тихое жужжание веретёна думы не давали покоя и бабушке.

– До чего только люди додумались! – вздыхала она. – Андрейка, а ну, как отец говорил-то?

– Через неделю ждите! – без запинки отвечал мальчик, так крепко затвердивший эту фразу. И уже от себя спрашивал: – Бабушка, а ведь они могут и раньше прийти, а?..

– Могут, – соглашалась бабушка Ульяна, подхватывая на нитке поющее веретено. – Если человек до неба добрался, то он уж всё может.

Страшное нетерпение, в котором дети жили изо дня в день, заслонило от них все другие интересы.

– Раньше спать ложитесь, полуношники, – ворчал дед Никита. – Сном время скорей пройдёт. – Но сам до позднего вечера перебирал связки лык или разминал заячьи шкурки, то и дело нагибаясь к замёрзшему оконцу: слух у деда был преострый и во многом заменял ему глаза.

– Я вот загадаю, чтобы во сне тятю увидеть, – сказал Андрейка, укладываясь на нары. – А ты кого?

– И я, – живо ответил Саша. – Маму! – добавил он и смутился, он не хотел напоминать Андрейке о его горе.

Саша открыл глаза и приподнялся на нарах: ещё темно, а бабушка Ульяна почему-то особенно суетится около печки с горящей лучиной в руке и что-то приговаривает.

– Мальчик мой родной! – услышал он.

Мама! Мама! Как живая, только в белом полушубке и шапке, наклонилась над ним, плачет и смеётся. Но Саша, нырнув под заячье одеяло, закутался в него о головой.

– Саша, Саша, да что же это! – услышал он встревоженный милый голос и закутался ещё больше.