Сьюзан Кулидж - Что Кейти делала потом

– О, доктор… простите меня… я сожалею, что сказала… я в отчаянии…

– Я развешу объявления на вокзалах, – неумолимо продолжал доктор, – я попрошу моих пациентов написать всем их друзьям и предостеречь их, чтобы они не останавливались в твоем полном блох «Дель Мондо». Я извещу все пароходные компании в Генуе и Неаполе. Ты увидишь, что из этого выйдет, – клянусь, увидишь!

Повергнув таким образом мадам Фрюлини во прах, доктор соблаговолил перевести дух и выслушать ее мольбы о пощаде, а вскоре снова появился в комнате вместе с ней, на этот раз рассыпающейся в извинениях и уверениях, что дамы неверно истолковали ее слова, что она хотела всем только добра, что у нее не было ни малейшего намерения обеспокоить или обидеть их и что сама она и весь персонал гостиницы к услугам «маленького ангела». После этого доктор с выражением презрительной терпимости отпустил ее и взялся за ручку двери, ведущей в комнату Эми. Дверь была заперта!

– Ах, я забыла! – воскликнула Кейти со смехом и достала ключ из кармана.

– Вы ге-ро-иня, мадемуазель! – сказал доктор. – Я видел, как вы стояли перед этой тигрицей, и глаза у вас были как у фехтовальщика, следящего за рапирой противника.

– О, она держалась так мужественно и так помогла мне! – воскликнула миссис Эш, порывисто целуя Кейти. – Ты, Нед, и представить не можешь, как она поддерживала меня в эти недели и как облегчала мою жизнь.

– Вполне могу, – заверил Нед, бросив полный теплоты и благодарности взгляд на Кейти. – Я охотно поверю всем добрым словам о мисс Карр.

– Но где же были вы все эти недели? – спросила Кейти, чувствуя себя смущенной этим потоком комплиментов. – Нас так удивляло, что от вас нет никаких известий.

– Я был в десятидневном отпуске и охотился на муфлонов [122]на Корсике, – объяснил мистер Уэрдингтон. – Телеграммы и письма Полли я получил лишь позавчера и отправился в Рим, как только смог получить разрешение продлить мой отпуск. Очень жаль, что я не мог приехать сразу. Я всегда буду сожалеть об этом.

– Теперь, когда ты приехал, это неважно! – сказала сестра, прислонившись головой к его плечу с выражением облегчения и спокойствия, которое было приятно видеть. – Теперь все пойдет хорошо, я уверена.

– Кейти Карр была сущим ангелом для меня, – заметила она в разговоре с братом, когда они остались наедине.

– Молодец девушка! Я застал заключительную часть этой сцены с хозяйкой гостиницы, и – честное слово! – мисс Карр была великолепна. Я и не думал, что она может выглядеть такой красавицей.

– Пейджи уже уехали из Ниццы? – спросила сестра без всякой видимой связи с его словами.

– Нет… Во всяком случае, в четверг они еще были там, но, кажется, их отъезд был назначен на сегодня, – небрежно отозвался мистер Уэрдингтон, но лицо его омрачилось.

Он не мог забыть небольшую сценку, имевшую место перед самым его отъездом из Ниццы. Он сидел в Английском саду с Лили и ее матерью, когда ему принесли телеграммы сестры, и он прочитал их вслух, отчасти для того, чтобы объяснить, почему он вынужден немедленно покинуть дам и почему вечером не состоится прогулка в экипаже, о которой они только что договорились. Неприятно, когда ваши планы срываются, и, так как ни миссис Пейдж, ни ее дочь не питали никаких чувств к маленькой Эми, не было ничего удивительного в том, что они испытали прежде всего разочарование. И все же этим нельзя было оправдать вырвавшееся у Лили восклицание: «Вот досада!» И хотя она тут же пожалела о своей неосмотрительности и выразила приличествующее случаю сочувствие и надежду, «что бедняжке скоро станет лучше», дядя Эми не мог забыть покоробившей его фразы. Она завершила длительный процесс освобождения из-под власти чар, а так как случается иногда, что сердца после разочарования в одной любви быстро предаются другой, миссис Эш была не так уж неразумна, когда сделала благоприятные для своих смутных сестринских надежд выводы из его очевидного восхищения храбростью Кейти и неожиданно пробудившегося внимания к ее приятной внешности.

Но ни нежным чувствам, ни сватовству не могло быть и места, пока жизнь Эми все еще висела на волоске. Всем троим нашлось немало дел в следующие две недели. Лихорадка не отступила и на двадцать первый день. Началась еще одна неделя мучительного ожидания. С каждым днем опасные симптомы становились все менее выраженными, но каждый день был отмечен и потерей сил у ребенка, так долго подвергавшегося тяжелому испытанию. Эми была теперь в полном сознании и лежала спокойно, много спала и редко говорила. Не оставалось ничего иного, кроме как ждать и надеяться, но пламя надежды едва теплилось порой, когда огонек маленькой жизни дрожал, словно готовый погаснуть, как светильник под порывом ветра.