Ганс Христиан Андерсен - Оле-Лукойе (сборник)

На том и пореши́ли.

– А сего́дня бу́дешь расска́зывать? – спроси́л Я́льмар, как то́лько О́ле-Луко́йе уложи́л его́ в посте́ль.

– Сего́дня не́когда, – отве́тил О́ле и раскры́л над ма́льчиком свой краси́вый зо́нтик. – Погляди́-ка вот на э́тих кита́йцев!

Зо́нтик был похо́ж на большу́ю кита́йскую ча́шу, распи́санную голубы́ми дере́вьями и у́зенькими мо́стиками, на кото́рых стоя́ли ма́ленькие кита́йцы и кива́ли голово́й.

– Сего́дня на́до бу́дет принаряди́ть к за́втрашнему дню весь мир! – продолжа́л О́ле. – За́втра пра́здник, воскресе́нье. Мне надо влезть на колоко́льню, что́бы прове́рить рабо́ту церко́вных домовы́х, кото́рые должны́ вы́чистить колокола́, а не то они́ за́втра бу́дут пло́хо звони́ть; пото́м вы́йду в по́ле посмотре́ть, смахну́л ли ве́тер пыль с травы́ и ли́стьев. А уж пото́м насту́пит вре́мя и для са́мой тру́дной рабо́ты: придётся снять с не́ба и почи́стить все звёздочки. Я их собира́ю в свой пере́дник и при э́том нумеру́ю ка́ждую звёздочку и ды́рочку, в кото́рой она́ сиде́ла, что́бы пото́м размести́ть их все по места́м, не то они́ бу́дут пло́хо держа́ться и пока́тятся с не́ба одна́ за друго́й!

– Послу́шайте-ка, вы, господи́н О́ле-Луко́йе! – проговори́л вдруг висе́вший на стене́ ста́рый портре́т. – Я праде́душка Я́льмара и о́чень призна́телен вам за то, что вы расска́зываете ма́льчику ска́зки, но вы не должны́ извраща́ть его́ представле́ния. Снима́ть с не́ба звёзды и чи́стить их невозмо́жно: звёзды таки́е же свети́ла, как на́ша Земля́, тем-то они́ и хороши́.

– Спаси́бо тебе́, праде́душка! – отозва́лся О́ле-Луко́йе. – Спаси́бо! Ты глава́ семьи́, наш родонача́льник, но я всё-таки поста́рше тебя́! Я ста́рший язы́чник; дре́вние ри́мляне и гре́ки счита́ли меня́ бо́гом сновиде́ний. Я быва́л в знатне́йших дома́х, и тепе́рь туда́ вхож, и зна́ю, как обходи́ться и с больши́ми, и с ма́лыми. Мо́жешь тепе́рь расска́зывать сам.

И О́ле-Луко́йе ушёл, су́нув зо́нтик под мы́шку.

– Ну уж нельзя́ и мне́ния своего́ вы́сказать! – проворча́л ста́рый портре́т.

Тут Я́льмар просну́лся.

– До́брый ве́чер! – сказа́л О́ле-Луко́йе.

Я́льмар кивну́л ему́, вскочи́л и поверну́л праде́душкин портре́т лицо́м к стене́, что́бы он опя́ть не вмеша́лся в разгово́р по-вчера́шнему.

– А тепе́рь ты расскажи́ мне вот каки́е ска́зки: про пять зелёных горо́шин, что родили́сь в одно́м стручке́, про петуши́ную но́гу, кото́рая уха́живала за кури́ной ного́й, и про што́пальную иглу́, кото́рая возомни́ла себя́ шве́йной иго́лкой, – сказа́л Я́льмар.

– Ну, хоро́шенького понемно́жку! – отозва́лся О́ле-Луко́йе. – Я лу́чше покажу́ тебе́ ко́е-что. Я покажу́ тебе́ своего́ бра́та, его́ то́же зову́т О́ле-Луко́йе, но он ни к кому́ не явля́ется бо́льше чем оди́н раз в жи́зни. А уж е́сли я́вится, то берёт челове́ка, сажа́ет к себе́ на коня́ и расска́зывает ему́ ска́зки. А зна́ет он их то́лько две: одна́ из них так прекра́сна, что и описа́ть нельзя́, но зато́ друга́я… нет слов вы́разить, кака́я она́ стра́шная!

О́ле-Луко́йе приподня́л Я́льмара, поднёс его́ к окну́ и сказа́л:

– Сейча́с ты уви́дишь моего́ бра́та, друго́го О́ле-Луко́йе. Лю́ди зову́т его́ Сме́ртью. Ви́дишь, он во́все не тако́й стра́шный, каки́м вы́глядит на карти́нках, где его́ рису́ют в ви́де скеле́та. Кафта́н на нём вы́шит серебро́м, как гуса́рский мунди́р; за плеча́ми развева́ется чёрный ба́рхатный плащ… Гляди́, как он ска́чет!

И Я́льмар уви́дел, как мчи́тся во весь опо́р друго́й О́ле-Луко́йе, сажа́я к себе́ на коня́ и ста́рых, и ма́лых. Одни́х он сажа́л пе́ред собо́ю, други́х позади́, но снача́ла всегда́ спра́шивал:

– Каки́е у тебя́ отме́тки?

– Хоро́шие! – отвеча́ли все.

– Покажи́-ка! – говори́л он.

Приходи́лось пока́зывать; и вот тех, у кого́ бы́ли отли́чные и́ли хоро́шие отме́тки, он сажа́л впереди́ себя́ и расска́зывал им весёлую ска́зку, а тех, у кого́ бы́ли посре́дственные и́ли плохи́е, сажа́л позади́ себя́, и э́ти должны́ бы́ли слу́шать стра́шную ска́зку. Они́ трясли́сь в у́жасе, пла́кали и стара́лись спры́гнуть с коня́, да не могли́, потому́ что сра́зу же кре́пко прираста́ли к седлу́.