Ганс Христиан Андерсен: Оле-Лукойе (сборник)

Он лете́л позади́ всех, пото́м отста́л и на́чал опуска́ться всё ни́же и ни́же.

Вот он взмахну́л распу́щенными кры́льями ещё ра́за два, но… напра́сно! Вско́ре он заде́л за ма́чту корабля́, скользну́л по снастя́м и – бух! – упа́л пря́мо на па́лубу.

Ю́нга подхвати́л его́ и посади́л в пти́чник, к инде́йкам, у́ткам и ку́рам. Бедня́га а́ист стоя́л и уны́ло озира́лся.

– Ишь како́й! – закуда́хтали ку́ры.

Индю́к наду́лся что бы́ло си́лы и спроси́л у а́иста, кто он тако́й, а у́тки пя́тились, толка́лись и кря́кали: «Дур-ра́к! Дур-ра́к!»

И вот а́ист рассказа́л им о жа́ркой А́фрике, о пирами́дах и о стра́усах, кото́рые но́сятся по пусты́не так же бы́стро, как ди́кие ло́шади. Но у́тки ничего́ не по́няли и опя́ть ста́ли подта́лкивать друг дру́га и кря́кать:

– Пра́вда, он дура́к?

– Коне́чно, дура́к! – подтверди́л индю́к и от возмуще́ния наду́лся и залопота́л что́-то.

Тогда́ а́ист замо́лк и стал ду́мать о свое́й А́фрике.

– Каки́е у вас чуде́сные то́нкие но́ги! – сказа́л индю́к. – Поче́м за арши́н?

– Кряк! Кряк! Кряк! – закря́кали смешли́вые у́тки; но а́ист как бу́дто и не слыха́л ничего́.

– Могли́ бы и вы посмея́ться с на́ми! – сказа́л а́исту индю́к. – А ведь хлёстко я состри́л! – доба́вил он. – И́ли вы шу́ток не понима́ете? Ну и тупоголо́вый! Что ж, позаба́вимся без него́! – И он сно́ва залопота́л что-то.

Ку́рицы закуда́хтали, а у́тки закря́кали: им бы́ло о́чень смешно́.

Но Я́льмар подошёл к пти́чнику, откры́л две́рцу, помани́л а́иста, и тот вы́прыгнул к нему́ на па́лубу – он уже́ успе́л отдохну́ть. И вот

а́ист склони́л пе́ред Я́льмаром го́лову, как бы в знак благода́рности, взмахну́л широ́кими кры́льями и полете́л в тёплые края́. Ку́ры опя́ть закуда́хтали, у́тки закря́кали, а индю́к так наду́лся, что гребешо́к его́ побагрове́л.

– За́втра из вас сва́рят суп! – сказа́л Я́льмар и просну́лся в свое́й крова́тке.

Сла́вно они́ с О́ле-Луко́йе попутеше́ствовали э́той но́чью!

– Зна́ешь что? – сказа́л О́ле-Луко́йе. – То́лько не пуга́йся! Я сейча́с покажу́ тебе́ мы́шку! – И пра́вда, в руке́ у него́ была́ прехоро́шенькая мы́шка. – Она́ яви́лась пригласи́ть тебя́ на сва́дьбу: две мы́шки собира́ются пожени́ться ны́нче но́чью. Живу́т они́ под по́лом в кладово́й твое́й ма́тери. Чуде́сное помеще́ние, как говоря́т!

– А как же я проле́зу сквозь ды́рочку в полу́? – спроси́л Я́льмар.

– Положи́сь на меня́! – отве́тил О́ле-Луко́йе. – Ты у меня́ сде́лаешься совсе́м ма́леньким.

И не успе́л он дотро́нуться до Я́льмара свое́й волше́бной спринцо́вкой, как тот вдруг стал уменьша́ться, уменьша́ться и наконе́ц сде́лался совсе́м кро́шечным – ни дать ни взять ма́льчик-с-па́льчик.

– Мунди́р мо́жно бу́дет заня́ть у оловя́нного солда́тика, – сказа́л О́ле-Луко́йе. – Я ду́маю, он тебе́ бу́дет впо́ру. Как прия́тно быть в гостя́х в мунди́ре!

– Ла́дно! – согласи́лся Я́льмар и, когда́ переоде́лся, стал похо́жим на образцо́вого оловя́нного солда́тика.

– Не уго́дно ли вам сесть в напёрсток ва́шей ма́тушки? – сказа́ла Я́льмару мы́шка. – Я бу́ду име́ть честь отвезти́ вас.

– Наде́юсь, что э́то не затрудни́т вас, фре́кен? – отозва́лся Я́льмар.

И вот они́ пое́хали на мыши́ную сва́дьбу.

Проскользну́в в ды́рочку, прогры́зенную мыша́ми в полу́, они́ снача́ла попа́ли в дли́нный коридо́р, тако́й у́зкий, что здесь то́лько в напёрстке и мо́жно бы́ло прое́хать. Коридо́р был я́рко освещён светя́щимися гнилу́шками.

– Как хорошо́ здесь па́хнет, пра́вда? – сказала́ мы́шка-возни́ца. – Весь коридо́р вы́мазан са́лом! Что мо́жет быть лу́чше!

Наконе́ц добрали́сь и до того́ за́ла, где пра́здновали сва́дьбу. Напра́во, перешёптываясь и пересме́иваясь, стоя́ли мы́шки-да́мы, нале́во, покру́чивая ла́пками усы́, – мы́шки-кавале́ры; а посреди́не, на ко́рке вы́еденного сы́ра, восседа́ли жени́х с неве́стой и ненасы́тно целова́лись на глаза́х у всех. Ну что ж, ведь они́ уже́ обручи́лись и сейча́с должны́ бы́ли обвенча́ться.

А го́сти всё прибыва́ли и прибыва́ли; и в да́вке счастли́вую па́рочку оттесни́ли к са́мому вхо́ду, так что никто́ уже́ бо́льше не мог ни войти́, ни вы́йти. Зал, как и коридо́р, то́же был весь вы́мазан са́лом; никако́го друго́го угоще́ния не́ было, а на десе́рт госте́й обноси́ли горо́шиной, на кото́рой одна́ ро́дственница новобра́чных вы́грызла их имена́ – то есть, коне́чно, то́лько пе́рвую бу́кву ка́ждого и́мени. Ди́во, да и то́лько!