Жозефина Коломб - Дочь комедиантов

Сегодня прошла ровно неделя с тех пор, как он приходил сюда. Приближаясь к дому, он заиграл на дудочке и затянул свою песенку:

Едва замер звук его дудочки, как в доме раздался топот маленьких ножек, и три белокурые головки показались в окне. Но в ту же минуту позади них раздался звук падения чего-то тяжелого, и дети в испуге оглянулись.

– Полина! – сказал строгий женский голос. – Что ты сделала! Как это ты умудрилась опрокинуть стол и разлить чернила! Смотри, на что теперь похоже твое платье: оно все покрыто пятнами!

– Ах, мамочка… Я не знаю, как это случилось… – в детском голосе слышались слезы. – Я хотела подбежать к окну… посмотреть на дедушку Карилэ… и задела скатерть…

– Вот видишь, до чего доводит твоя беспечность! Пойди сними платье и принеси мне скорей горячей воды, чтобы вымыть пол.

– Мама, я сама выстираю свое платье… – нерешительно сказала сконфуженная девочка.

– Это бесполезно – чернила не отойдут. Не поможет и стирка. Сними скорее платье, пока ты не перепачкала чернилами всю мебель!

Полина, вздыхая, стала переодеваться, и в комнате воцарилась тишина. Мать снова принялась гладить детские рубашонки, и теперь к ее заботам прибавилась еще одна: как сократить расходы настолько, чтобы можно было купить неосторожной дочке новое платье вместо испорченного.

Тем временем Карилэ продолжал терпеливо стоять у окна.

– Полина запачкала платье… – грустным шепотом сказали ему мальчики. – Платье было совсем новое и дорогое… Мама не сможет сегодня купить нам мельницы!

У Карилэ мелькнула счастливая мысль. Полина была почти такого же роста, как и Крошка. «Нет худа без добра… – подумал старик. – Попробуй, дедушка Карилэ! Может быть, тебе и удастся…»

– Мадам… – нерешительно обратился он к молодой матери. – Разве платье маленькой барышни совсем испорчено?

– Ах, это вы, дедушка Карилэ! Да, весь перед платья залит чернилами, а юбка не настолько широка, чтобы можно было вынуть одно полотнище. Придется отдать его старьевщику!

– В таком случае, мадам, – сказал Карилэ, играя в замешательстве одной из мельниц, – не уступите ли вы это платье мне? Я с удовольствием купил бы его у вас!

– Вы, дедушка Карилэ? – спросила с изумлением молодая женщина. – Разве ваши дела идут так плохо, что вы хотите начать торговать старым тряпьем?

Эта мысль показалась трем ее сыновьям до того забавной, что они покатились со смеху.

– Дедушка Карилэ хочет сделаться старьевщиком! – закричали они в один голос, между тем как Полина, не решаясь подойти к окну, стояла в глубине комнаты. Она тоже охотно посмеялась бы с братьями, но, чувствуя себя виноватой, сдерживалась.

– Нет, господа, – возразил с улыбкой Карилэ, – я не хочу менять своего занятия. Что бы сказали тогда мои маленькие покупатели, если бы я перестал приносить им ветряные мельницы!.. Видите ли, дело в том, что у меня есть маленькая девочка, и ей очень нужно платье…

– У вас появилась маленькая девочка, дедушка Карилэ? С каких это пор?

– Со вчерашнего вечера, мадам. Это целая история, я расскажу вам, как это случилось, потому что вы добры и не перескажете этого комедиантам, если повстречаете их…

Карилэ облокотился на окно и стал рассказывать историю Крошки. Молодая мать внимательно слушала его рассказ, а ее дети стояли с открытыми ртами, боясь проронить хоть словечко.

– И вот теперь девочка у меня, и я должен позаботиться о ней, – закончил Карилэ с глубоким вздохом, как человек, которого сильно утомила длинная речь.

Он поднял голову и взглянул на своих слушателей, чтобы узнать, какое впечатление произвел на них его рассказ.

Лицо молодой женщины светилось ясной доброй улыбкой, и в голубых глазах ее блестели слезы. Мадам Террасон, мать четырех маленьких покупателей бумажных мельниц, была воплощением доброты.

Она была небогата: жалованья ее мужа, служившего в большом торговом доме, едва хватало на содержание семейства; но ее доброе сердце всегда находило способы порадовать не только своих домашних, но и чужих. Отдавшись всецело своей семье, она была счастлива, забывая о себе. Правда, хлеб был дорог, но какую радость доставляло ей видеть, с каким аппетитом ели его дети, и знать, что нет надобности расходовать ни единого су на лекарства!