Имбер Де Сент-Аман - Жозефина

Вот уже два дня виконтесса де Богарне звалась гражданкой Бонапарт. 9 марта 1796 года (19 вантоза [1] Вантоз — шестой месяц (с 19–21 февраля по 20–21 марта) французского революционного календаря, установленного Конвентом в 1793 году. (Прим. ред.) IV года) она вышла замуж за победителя 13 вандемьера [2] Вандемьер — первый месяц французского революционного календаря (с 22–24 сентября по 21–23 октября). (Прим. ред.) , спасителя Конвента, и два убийцы короля, Баррас и Талльен, были свидетелями на ее бракосочетании.

После свадьбы муж лишь два дня оставался с ней, и в течение этих сорока восьми часов он то и дело закрывался на ключ со своими географическими картами, извиняясь и объясняя это срочной необходимостью, крича через запертую дверь, что нужно отложить любовь до победы. Но хоть он и был моложе своей жены (ей около тридцати трех лет, а ему — только двадцать шесть), Бонапарт испытывал сильную влюбленность в нее. Грациозная и обольстительная, пусть несколько утратившая свою былую свежесть, она находила средства нравиться своему молодому мужу. Как заметил герцог Рагуз в своих мемуарах: «Известно, что в любви излишен вопрос «почему?»: любят, потому что любят, и нет ничего менее поддающегося объяснению и анализу, чем это чувство… Бонапарт же был влюблен в полном смысле этого слова, до самозабвения. Видимо, это была его первая страсть, и он отдавался ей со всей энергией своего характера». Но его только что назначили главнокомандующим итальянской армией. Он должен оставить свою любовь и поспешить навстречу опасности и славе. 11 марта он написал Летурнеру, главе Директории [3] Директория — коллегия правителей Франции (1795–1799) в период от Конвента до государственного переворота Наполеона Бонапарта. (Прим. ред.) , письмо с официальным уведомлением о заключенном накануне браке: «Я просил гражданина Барраса известить исполнительную Директорию о моем браке с гражданкой Богарне. Доверие, которое Директория оказывала мне при любых обстоятельствах, заставляет меня сообщать ей обо всех моих действиях. Это новая нить, которая соединяет меня с отчизной; более того, это свидетельство моего твердого решения найти спасение только в Республике. Спасение и почет».

В тот же день он покинул Париж, попрощавшись со своей возлюбленной и с маленьким особняком на улице Шантерен (будущая улица Победы), где как молния промелькнуло его столь недолгое счастье. Его сопровождали адъютант Жюно и интендант Шове, и при себе он имел 48 000 золотом и 100 000 франков в векселях, частично опротестованных. С такой слабой поддержкой главнокомандующий армией, которая уже давно все потеряла, должен был вести ее на плодородные равнины Ломбардии. Он остановился по пути у преподобного отца Мармонта в Шатийоне на Сене, откуда отправил Жозефине доверенность на право распоряжаться некоторой суммой. 14 марта в шесть часов вечера на почтовой станции Шансо он написал ей второе письмо:

«Я написал тебе из Шатийона и отправил тебе доверенность, чтобы ты распорядилась некоторыми суммами, которые мне причитаются. С каждым мгновением я удаляюсь от тебя, мой обожаемый друг, с каждым мгновением мне все труднее выносить эту разлуку с тобой. Ты постоянно в моих мыслях, мне не хватает воображения представлять, что ты делаешь. То я представляю тебя грустной, и мое сердце сжимается от усиливающейся боли. То ты весела, развлекаешься с друзьями, и я упрекаю тебя, что так быстро ты забыла о мучительном расставании, значит, ты легкомысленна, и, следовательно, не способна на сколь-нибудь глубокое чувство. Как видишь, мне трудно угодить; но, мой друг, это совсем другое, ведь я боюсь, как бы не пошатнулось твое здоровье или как бы у тебя не появилось причин быть грустной, и я тогда сожалею о том, что так быстро оторвали меня от моей любви. Я чувствую, что ты не добра ко мне, я же могу обрадоваться, лишь уверившись, что с тобой не случилось ничего плохого. Когда меня спрашивают, хорошо ли я спал, я чувствую, что прежде чем ответить, мне нужно было бы получить письмо с сообщением, что ты хорошо отдыхала. Болезни, приступы ярости людей волнуют меня только тогда, когда они могут затронуть тебя, мой друг. Пусть мой гений, мой ангел-хранитель, всегда поддерживавший меня в самых больших опасностях, окружит тебя, укроет тебя, а меня оставит. О! Не будь веселой, а лишь слегка меланхоличной, и главное, пусть твоя душа будет без грусти, а тело без болезней; вспомни, что по этому поводу говорит Оссиан. Пиши мне, мой нежный друг, почаще. И получи тысячу и один поцелуй от самого верного и нежного друга».