Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 3. Превратности судьбы

Вайолет поглядела на три банки варенья.

– Абрикосовое, клубничное и ежевичное, – сказала она. – Самое темное – ежевичное.

Клаус кивнул и отвернул крышку с банки ежевичного варенья.

– Загляните, – предложил он и зажег фонарик, чтобы Вайолет и Куигли было хорошо видно. Кто-то ножом нацарапал на варенье две буквы: «Ж» и «С».

– Ж. С., – проговорил Куигли. – Жак Сникет!

– Но ведь послание не может быть адресовано Жаку Сникету! – воскликнула Вайолет. – Он же погиб!

– А вдруг тот, кто оставлял сообщение, этого не знал? – сообразил Клаус и стал читать свои записи дальше: – «Для того чтобы сделать объявление о сборе, при необходимости используется выверенный условный календарь, основанный на плодах. Понедельник обозначается одн…» Тут все снова обрывается, но мне кажется, что эти оливки – шифрованный способ сообщить, на какой день назначен сбор: понедельник – одна оливка, вторник – две и так далее.

– А сколько их в миске? – уточнил Куигли.

– Четыре, – ответил Клаус, наморщив нос. – Мне не хотелось их даже пересчитывать. С тех пор как Скволоры поили нас водными мартини, вкус оливок меня как-то не привлекает.

– Четыре оливки – это четверг, – сказала Вайолет.

– А сегодня пятница, – заметил Куигли. – До сбора волонтеров остается меньше недели.

Бодлеры закивали в ответ, и Клаус снова открыл записную книжку.

– «Любые приправы и пряности, – прочел он, – следует снабжать кодированными этикетками, отсылающими волонтеров к стихотворным шифрам».

– Что-то я не понимаю, – растерялся Куигли.

Клаус со вздохом потянулся за горчицей.

– Это место действительно сложное. Горчица – это приправа, и получается, что она должна отсылать нас к каким-то стихам.

– Каким образом горчица может отослать нас к стихам? – спросила Вайолет.

Клаус улыбнулся.

– Я долго ломал себе голову, – сказал он, – но в конце концов решил посмотреть на состав. И вот послушайте: «Уксус, горчичный порошок, соль, куркума, последний катрен одиннадцатой части „Сада Прозерпины“ Алджернона Чарлза Суинберна [41] Суинберн Алджернон Чарлз (1837–1909) – английский поэт. и двунатриевый кальций – консервант, идентичный натуральному». Катрен – это четверостишие. Видите, ссылка на стихи оказалась спрятана в список ингредиентов!

– Отлично придумано, – похвалила Вайолет. – Состав продуктов никто никогда не читает. А стихи-то ты не нашел?

Клаус, нахмурившись, поднял чашку.

– Я нашел обугленный деревянный указатель «Поэзия», а под ним оказалась груда бумажного пепла, в которой обнаружился один-единственный клочок со стихами, и это как раз было последнее четверостишие одиннадцатой части «Сада Прозерпины» Алджернона Чарлза Суинберна.

– Как удачно, – удивился Куигли.

– Чуточку слишком удачно, – заметил Клаус. – Ведь библиотека сгорела дотла, и из всех стихов уцелел ровно тот отрывок, который нам нужен. Таких совпадений не бывает. – Он вынул клочок бумаги и показал его Вайолет и Куигли. – Как будто кто-то заранее знал, что мы будем его искать.

– О чем же тут говорится? – спросила Вайолет.

– Не слишком веселое четверостишие, – вздохнул Клаус и наклонил фонарик, чтобы прочитать стихи:

Дети вздрогнули и поближе придвинулись друг к другу. Стемнело, и они не видели ничего, кроме фонарика Клауса. А если вам когда-нибудь случалось сидеть в темноте с фонариком, у вас наверняка возникало ощущение, что за границами круга света кто-то крадется, а стихи о смерти в таких случаях самочувствия не улучшают.

– Жалко, что тут нет Айседоры, – проговорил Куигли. – Она бы нам объяснила, что означают эти стихи.

– Все, как ни вьются, реки – вольются в океан, – повторила Вайолет. – Как вы думаете, вдруг это про последнее убежище?

– Не знаю, – ответил Клаус. – А больше ничего полезного для нас я не нашел.

– А при чем тут корнишон и лимонный сок? – спросила Вайолет.

Клаус покачал головой, хотя сестра едва различала его в темноте.

– Это тоже относится к посланию, – ответил он, – но все остальное сгорело. В библиотеке я больше ничего стоящего не обнаружил.

Вайолет взяла у брата клочок бумаги и посмотрела на стихи.

– Тут еще какие-то очень бледные буквы, – сказала она. – Кто-то что-то написал карандашом, но так бледно, что не прочесть.

Куигли полез в рюкзак.