А. Ващенко - Волшебные сказки индейцев

Игра всё шла и шла. А солнце терпеливо ожидало своей участи. Наконец ему надоело ждать. Надоела и медведю долгая игра. Он играл за ночных зверей, и от сидения на бревне у него сильно затекли лапы, пришлось даже скинуть мокасины [2].

В конце концов солнцу стало так скучно, что оно решило своими глазами поглядеть, как обстоит дело. Солнце зевнуло, потянулось и выкатилось из своей лежанки в нижней части мира. Стало оно взбираться по бревну с зарубками, которое, как лестница, вело из нижней части мира в верхнюю, чтобы разузнать, как идут дела.

А пока солнце взбиралось всё выше, дневной свет становился всё ярче, и ночных зверей охватил страх. Игра по-прежнему шла вничью: никто не мог взять верх. Но солнце поднималось и поднималось, так что ночным животным пришлось разбегаться. Медведь, например, так спешил, что попал правой лапой в левый мокасин, а левой лапой – в правый.

К этому времени солнце уже совсем поднялось, и все ночные звери попрятались. Медведь кинулся за ними – скоро, как только мог, в мокасинах, надетых не на ту ногу. Он бежал с большим трудом, переваливался с ноги на ногу.

– Подождите меня! Подождите! – кричит.

Звери не стали его ждать. С тех пор медведь так и ходит – шлёп, шлёп, с боку на бок переваливается.

Никто из зверей не одержал верх в той давней игре. Поэтому день и ночь чередуются, и каждый зверь охотится тогда, когда ему удобно: хочет – днём, хочет – ночью.

Вот так-то!

[3]

Жил да был на свете селезень. Звали его Шингебисс. Жил он один-одинёшенек в маленькой хатке у глубокого-глубокого озера. Зимой все птицы спешат на юг, а вот Шингебисс даже в лютые холода оставался дома. Вода превращалась в лёд, а у селезня в хатке всегда было тепло: четыре волшебных полена всё время пылали у него в очаге. А зимняя стужа стояла ровно четыре месяца. Поленьев как раз хватало – по одному на месяц. А там уже и весна!

К тому же Шингебисс был стойким и храбрым воином. Никого он не боялся. Даже в самую студёную пору он охотился, ныряя в прорубь за рыбой. Вот потому-то, пока другим было голодно, он всегда мог раздобыть еды. Каждый день Шингебисс шёл домой, волоча за собой большущие связки рыбин – свой богатый улов.

Проведал об этом Северный Ветер, Кабебоникка. Сильно разозлился он, завидев такую дерзость. Нипочём были Шингебиссу порывы ледяного ветра Кабебоникки.

«Что за чудо! – сказал себе Северный Ветер. – Совсем не боится меня этот селезень! Доволен и весел, словно в разгар лета! Сейчас я ему задам!»

И Кабебоникка задул в десять раз сильнее, завьюжил так, что даже носа нельзя было высунуть наружу! Да только очаг Шингебисса пылал по-прежнему. А сам селезень расхаживал лишь в одном тоненьком пояске и, несмотря на стужу, знай себе рыскал по берегу да носил домой добычу.

«Пойду-ка сам к нему в гости», – решил Кабебоникка. И в ту же ночь Северный Ветер подобрался к самому входу в хатку селезня. А Шингебисс как раз жарил рыбу и во весь голос распевал песни.

Подкрался Северный Ветер поближе и стал слушать. А селезень знай себе напевает. А пел он так:

Знал Шингебисс, что Кабебоникка стоит под дверью, чуял его студёное дыхание, но спокойно всё пел и пел. Тогда Кабебоникк вошёл в хатку и уселся совсем рядом с селезнем. А Шингебисс даже глаз не поднял, будто никого тут и не было! Только встал да и подкин полено в огонь. Пламя вспыхнуло ещё ярче…

По щекам Кабебоникки заструились слёзы. Вот они уже теку сильнее и сильнее… Вот скоро побегут ручьём! Тут Северный Ветер сказал сам себе: «Сил моих больше нет терпеть это! Пора наружу!» И бросился вон из хатки.

Разозлился Кабебоникка и решил запечатать все проруби, наморозить льда потолще, чтоб Шингебиссу негде было добывать себе еду. Только всё напрасно! Селезень, как и прежде, усердно таскал из-подо льда камыш да нырял за рыбой.