Нора Пфеффер - У синего Черного моря

Волна осокою шуршит,
Ласкает лодки днище.
И вдруг рыбак как закричит:
— Ого, какой сомище!

Нет, без отпора старый Сом,
Конечно же, не сдался.
Он бил по воздуху хвостом,
Как угорь, извивался…»

И слышен уж не вздох, а всхлип:
«Какое потрясенье!»
А в головах у малых рыб
Рождался план спасенья:

«К волне речной нам плыть пора
Из сумрачной прохлады.
Она отзывчива, добра,
Поможет, если надо.

Ведь там, где дали голубы,
Она тиха лишь с виду.
Захочет, встанет на дыбы,
Но нас не даст в обиду».

Вмиг разобравшись что к чему,
Волна пришла в волненье
И так плеснула за корму,
С таким ожесточеньем,

Что Сом взвился и был таков.
Забыты все напасти.
В кругу своих учеников
Льет слезы он от счастья.

Очки забытые нашлись,
И Сом вздохнул украдкой:
«Да, век живи и век учись,
Вот так-то вот, ребятки».

Я кашу сварить смог бы наверняка:
Открыть холодильник, достать молока
И, манку ссыпая в него понемножку,
Стоять у плиты и помешивать ложкой.

Но мама смеется: «Еще не пора
Тебе, мой дружочек, идти в повара!»
А тут вдруг заплакала в спальне сестричка,
Такая у них, у младенцев, привычка,
И каши-то толком сварить не дают,
Чуть мамы на кухню — мгновенно ревут.

Один я остался смотреть на кастрюлю.
Нельзя отойти — молоко караулю.
Едва только фартук успел повязать,
И вот уже надо крупу засыпать.
Добавил щепотку поваренной соли.
Ох, вкусная каша! Попробовать, что ли?
Наверно, снимать уже кашу пора…

Тут входит на кухню вторая сестра.
Ей ложку вручил, чтоб она не ревела, —
Ведь кашу варить немудреное дело.
Пускай привыкает, не так уж мала…
А сам занялся сервировкой стола.

Все делаю быстро, без всякой заминки,
И скатерть постлал без единой морщинки,
И горкой тарелки сложив на поднос,
До самой столовой их важно донес.
Потом из серванта,
С той полки, что снизу,
Я чайные чашки достал из сервиза.
Масленка, солонка — чего только нет!
Не завтрак, а прямо парадный обед!

И мама не может на нас надивиться.
И каша уже по тарелкам дымится.
Я первым отведать ее не спешу,
Понравится ль наша еда малышу?
Но та оттопырила нижнюю губку,
И шмякнулась каша на мамину юбку.

Попробовал я… До чего ж солона,
Как будто из соли варилась она.
А мама сказала: «Секрет вам открою:
Выходит, что кашу солили все трое.
И вы посолили, и я постаралась.
Пожалуй, и соли у нас не осталось».

Солнце садится,　
Солнце садится.　
В руках у бабули вязальные спицы.
Удобно устроилась в низеньком кресле,
Покинув наполненный сумраком дом.　
А рядом котенок поет свои песни.　
Так время они коротают вдвоем.　

Но через мгновенье, но через мгновенье
Клубок, что спокойно лежал на коленях,
Скатился с подола уснувшей бабули
И вниз побежал, проскользнув под ногой.
В глазах у котенка бесята мелькнули
И спинка тотчас изогнулась дугой.

Клубочек, куда ты? Клубочек, куда ты?
Несется по следу котенок усатый.
Ну как тут клубку убежать от погони,
И хоть залетел он с разбегу в цветник,
Котенок его заприметил в газоне
И вновь подтолкнул: убегай, озорник!

Догонит и снова, догонит и снова
Отпрыгнет, шипя от клубка шерстяного,
Посмотрит хитро — и опять все сначала…
Мурлыка-котенок, приляг, отдохни!
Неужто не видишь, как мало-помалу
Худеет клубок от такой беготни.

Лужайка поката, лужайка поката,
Лужайка, наверное, в том виновата,
Что белая шерсть до конца размоталась,
Что бедный котенок трясет головой:
Совсем ничего от клубка не осталось…
Пойдите проверьте —
Совсем ничего!