Эдит Несбит - Мокрое волшебство [litres]

– А где же колесница? – спросила русалка тишайшим шепотом, но не настолько тихим, чтобы дети не почувствовали: она сердится даже больше прежнего, если такое вообще возможно.

Фрэнсис боялся отвечать. Он знал, что его голос никогда не будет таким тихим, подобным шуму крошечных волн в летнюю ночь, или шепоту пшеницы, колеблющейся на ветру летним утром. Но мальчик показал на дорожку, где осталась тачка, и дети крадучись пошли, чтобы ее прикатить.

Пока они толкали тачку по пустырю, оба чувствовали, сколь многим обязаны Бернарду. Если бы не его идея обмотать колеса, им ни за что не удалось бы без помех спустить эту неуклюжую громадину по ухабистому неровному склону. А так они подкатили тачку к цыганскому шатру так же бесшумно, как арабы в поэме сворачивали свои шатры. [8] Имеется в виду стихотворение Генри Уодсуорта Лонгфелло: И музыкой ночь мы наполним, И стая дневных забот Свернет шатры, как арабы, И так же бесшумно уйдет». (Перевод З.Александровой). Когда они приблизились к распоротой стороне, Мавис снова поскребла брезент, и отверстие открылось.

– Веревки у вас есть? – раздался мягкий голос, и Фрэнсис вытащил из кармана последний кусок веревки.

Русалка проделала в стенке шатра две дырочки и, пропустив сквозь них веревку, закрепила распоротые куски брезента.

– Теперь, – сказала она, приподнявшись в резервуаре и положив руки на его край, – вы должны помочь: взять меня за хвост и поднять. Подходите каждый со своей стороны.

Это было мокрое, неряшливое, скользкое, тяжелое дело, и Мавис казалось, что у нее оторвутся руки, но она все время повторяла: «Умирают в неволе»… И как раз в тот миг, когда она почувствовала, что больше не выдержит, тяжесть исчезла, и русалка свернулась в тачке.

– А теперь, – сказал тихий голос, – катите… быстрее.

Легко сказать: «Катите быстрее». Все, что могли сделать двое детей с тачкой, нагруженной мокрой русалкой – это хоть как-то ее передвигать. И они очень, очень медленно поползли по пустырю. В переулке, под прикрытием высокой живой изгороди, они остановились.

– Езжайте дальше, – велела русалка.

– Мы не можем, пока чуть-чуть не отдохнем, – пыхтя, ответила Мавис. – А как тебе удалось разрезать брезент?

– Само собой, ножом-ракушкой, – объяснила пассажирка тачки. – Мы всегда носим его в волосах, на случай нападения акул.

– Понятно, – тяжело дыша, кивнул Фрэнсис.

– Вам лучше двинуться дальше, – сказала русалка. – Эта колесница слишком неудобна и слишком мала. Кроме того, медлить опасно.

– Через полсекундочки, – отозвался Фрэнсис, а Мавис дружески добавила:

– Знаешь, теперь ты в полной безопасности.

– А вы – нет, – заявила русалка. – Не знаю, понимаете ли вы, что я – украденная собственность и что вам придется крайне несладко, если вас со мной прихватят.

– Но нас с тобой не прихватят, – с надеждой возразила Мавис.

– Все крепко спят, – сказал Фрэнсис. Удивительно, как смело и уверенно они чувствовали себя теперь, когда дело было сделано. – Нам ничего не грозит… Ой, что это? Ой!

Из черной тени живой изгороди стремительно высунулась рука и схватила его за запястье.

– Что случилось, Фрэнс? Что такое? – спросила Мавис, которая не видела, что происходит.

– В чем дело? Ну что там еще? – спросила русалка ворчливей, чем обычно.

– Кто тут? О-ей, кто? – выдохнул Фрэнсис, дергаясь в хватке невидимого противника.

И из черной тени живой изгороди донесся простой и страшный ответ:

– Полиция!

Вряд ли можно представить себе ситуацию более печальную, чем та, в которой оказались Мавис и Фрэнсис. Русалка, свернувшаяся калачиком в сухой тачке вдали от родной стихии, тоже не купалась в роскоши, и все-таки ей было не хуже, чем тогда, когда лассо впервые обвилось вокруг ее рыбьего хвоста. Но дети! Они бросили вызов ночным страхам, пустившись в это предприятие с безмерной отвагой, их отчаянная вылазка почти увенчалась успехом, они вытащили русалку, успех казался таким близким – не дальше моря, а оно, если уж на то пошло, находилось в четверти мили отсюда. Всего четверть мили отделяло их от успеха, а теперь от их губ отвели кубок победителя, венец победы сорвали с их голов… И кто? Полиция!

Это было воистину жестоко. И, хуже того, – опасно.

«Мы проведем ночь в камерах, – с отчаянием подумала Мавис. – А что сделает мама, когда выяснится, что мы исчезли?»

«Камеры» представлялись ей подземными темницами – темными, сводчатыми, сырыми, где кишат жабы и ящерицы и куда не проникает дневной свет. Именно так описываются подземелья в книгах про инквизицию.