Эдит Несбит - Мокрое волшебство [litres]

– Кэтлин – моя любимая сестра, – продолжал Бернард, – и я не собираюсь втягивать ее в заварушку.

– А я хочу быть втянутой, – вставила неблагодарная Кэтлин.

– Ну так что? Вы с Мавис сделаете все без нас или нет?

После недолгого обсуждения, в ходе которого с Кэтлин обращались крайне тактично, на том и порешили. И тогда Бернард изложил свой план кампании.

– Как только вернемся домой, начнем возиться с той старой тачкой, катать в ней друг друга и так далее. А когда придет время отправляться домой, оставим ее в дальнем конце поля, за старой овчарней у ворот. Тогда глубокой ночью она будет у вас под рукой. Вы должны взять полотенца или что-нибудь вроде того и обмотать колеса, чтобы они не громыхали. Можете положить под подушку мой игрушечный будильник, он не разбудит никого, кроме вас. Вы вылезете через окно столовой и через него вернетесь. Я одолжу вам свой новый ножик с тремя лезвиями и штопором, если будете его беречь. Вы разрежете ножиком брезент и двинете по задней дорожке за цирком… Но если хотите послушать моего совета, лучше вообще никуда не ходите. Русалка такая злюка, что я бы не задумываясь предпочел ей тюленя. Эй, а вон и папа с мамой. Побежали!

И они побежали.

План, набросанный Бернардом, был выполнен без сучка и задоринки. Все шло хорошо, только Фрэнсис и Мавис с удивлением обнаружили, что боятся куда сильнее, чем ожидали. Любое по-настоящему грандиозное приключение вроде спасения русалки всегда выглядит намного серьезнее, если вы начинаете его ночью, а не днем. Кроме того, хоть они и знали, что не делают ничего плохого, у них было неприятное чувство, что мама и папа могут с ними не согласиться. И, конечно, даже речи не шло о том, чтобы попросить разрешения отправиться глубокой ночью на колеснице спасать русалку. На такие дела почему-то никогда нельзя отпрашиваться. И чем больше доводов ты будешь приводить, тем меньше, по мнению взрослых, будешь годиться для подобной экспедиции.

Фрэнсис лег полностью одетым, натянув поверх одежды ночную рубашку. У Мавис под ночнушкой была короткая синяя юбка и вязаная кофта.

Верный долгу будильник разразился под подушкой Фрэнсиса оглушительным свистом и грохотом, который никто больше не услышал. Мальчик осторожно прокрался в комнату Мавис, разбудил ее, и, когда они спускались по лестнице в одних чулках, не скрипнула ни одна доска.

Французское окно бесшумно открылось, тачка ждала там, где ее оставили, и дети, к счастью, захватили с собой достаточно веревок, чтобы привязать к колесам жгуты из полотенец и чулок. Ножик они тоже не забыли.

Тачка была тяжелой, они даже испугались, представив, насколько она сделается тяжелее, когда в ней свернется недовольная русалка. Однако дети катили тачку по очереди и прекрасно справлялись с ней на проселочной дороге, ведущей на пустырь, где Бичфилд устраивает ярмарки.

– Надеюсь, ночь достаточно глубокая, – прошептала Мавис, когда показался цирк, выглядевший очень белым при свете звезд. – Думаю, сейчас уже почти два часа.

– Еще какая глубокая, если дело только во времени, – отозвался Фрэнсис. – Но, предположим, цыгане не спят? Они ведь сидят и изучают звезды, чтобы предсказывать судьбу, верно? А вдруг нынче у них астрономическая ночь? Предлагаю оставить тачку здесь и сходить на разведку.

Они так и сделали. Туфли на резиновой подошве бесшумно ступали по росистой траве, и, идя очень осторожно, на цыпочках, дети подошли к шатру. Фрэнсис чуть не споткнулся о растяжку, но вовремя ее заметил и успел обойти.

«Будь на моем месте Бернард, вот бы он наделал шуму», – сказал себе мальчик.

Дети крадучись шли вокруг шатра, пока не добрались до маленькой квадратной выпуклости, отмечавшей место, где находился резервуар с водорослями и русалкой.

«Они умирают в неволе, они умирают в неволе, они умирают в неволе, – повторяла про себя Мавис, пытаясь собраться с духом и напоминая себе, насколько важное у них предприятие. – Вопрос жизни и смерти, – говорила она себе, – жизни и смерти».

Они уже пробрались между колышками и канатами и подошли совсем близко к брезенту. Сомнения в силе и бесшумности ножа овладели трепещущей душой Фрэнсиса. Сердце Мавис билось так сильно, что, как она позже призналась, почти заглушало мысли. Девочка тихонько поскребла брезент, а Фрэнсис тем временем нащупывал нож с тремя лезвиями и штопором. Мавис чувствовала, что если пленница-русалка подаст ответный сигнал, это подкрепит их решимость. Ответного царапанья не последовало. Вместо этого по брезенту пробежала темная линия – отверстие, проделанное руками русалки, которые удерживали две половинки ткани, аккуратно разрезанной сверху донизу. Бледное лицо выглянуло наружу.