Владимир Митыпов - Мамонтёнок Фуф

Он спустился с горы и стал осторожно подкрадываться на полусогнутых по зарослям высокой бизоньей травы. Утром он съел дикую собаку и успел уже проголодаться. Да и то сказать, какая же это пища — собачатина. Ни вкуса в ней настоящего, ни аромата. Псина псиной. А вот телятина... При мысли о ней у Харра урчало в животе, и, наверно, поэтому он и проглядел, как откуда-то бесшумно появилось десятка два здоровенных бизонов. Что ни говори, а Харри здорово растерялся, обнаружив себя в кольце свирепых морд с длиннющими рогами. Быки сопели так, что поднималась пыль чёрными клубами, и сквозь неё. как угли, светились- налитые кровью глаза. «Вот тебе и телятина! Сейчас они из меня медвежатину сделают»,— мелькнула в пещерно-медвежьей голове тоскливая мысль. Даже хладнокровный убийца и разбойник пещерный лев, приятель Харра, и тот, пожалуй, решил бы на его месте, что всё кончено и надо подороже продавать свою жизнь. Но Харри был хитрейший зверь, нахал и далеко не трус. Он присел на задние лапы, передние грустно сложил на животе, вздохнул и сказал:

— А я ведь к вам прощаться пришёл. Ухожу я из этих мест. Навсегда...

— Навсегда и уйдёшь, настало время,— угрюмо пообещал огромный, сивый от старости вожак. Между его шершавыми, бугристыми рогами могла бы во всю длину поместиться дикая собака средней величины.

— Теперь вам зимой от волков совсем житья не станет. Жаль мне вас,— сказал Харри и пригорюнился.

Бизоны подступили совсем уже близко. Они рыли землю тяжёлыми раздвоенными копытами и дышали так, что на Харра веяло горячим.

— А при чём тут волки? — подозрительно промычал сивый вожак.

— Как при чём?!—возмутился Харри.— Да если б не я, их было бы в десять раз больше! Всю жизнь я с ними борюсь!

Ни одному его слову быки не поверили, но так как считать дальше трёх они не умели, то хитроумные подсчёты медведя о количестве волчьего поголовья заставили их призадуматься.

— Во сколько раз, говоришь? В десять? А это сколько? — Вожак с натугой размышлял, двигая кожей широкого лба.

— Десять — это очень, очень много,— авторитетно заверил Харри.

— Но всё же кто телят ворует?

— Волки, кто же ещё!

— А может, и ты тоже? — усомнился вожак.

— Я?! — смертельно обиженно вскричал медведь, хлопнул себя лапами по бокам и разразился негодующей речью.

Он призывал в свидетели всех жителей Земли, Воды и Неба, что за всю жизнь он не только не ел телятины, но даже не видел как следует телёнка.

— Кореньями! — кричал Харри.— Одними только кореньями и питаюсь. А если съел когда одного-двух паршивых зайчишек, то только сослепу, спутав с заячьей капустой. Стар я уже, плохо вижу!

Кончилось всё тем, что подозрительные быки, до конца так и не поверившие медведю, заставили его дать клятву, что он никогда не тронет ни одного телёнка. В свидетели взяли всевидящего Орла-могильника. Этот всегда знал, кто, где и на кого охотится, потому что был непременным участником всех кровавых пиров. Орёл никогда и никому не выдал бы мест' и секретов чьей-то охоты. Но, став свидетелем, он обязан был сообщить бизонам, если бы Харри задрал телёнка. Так повелевал великий и древний Закон Земли, Воды и Неба. А если Харри нарушит свою клятву, то по тому же Закону род бизонов должен был отомстить Харру любой ценой. И всегда-то не слишком добродушный Харри ходил теперь злой на весь белый свет.

Вот в такое-то время неугомонного Фуфа угораздило подшутить над пещерным медведем. Случилось это в полдень, когда Фуф, спасаясь от жары, забрался в речку. Из воды торчала одна его лопоухая голова, да и то не вся. Вдруг Фуф увидел большого мохнатого зверя, который не спеша ковылял вдоль берега. Зверь этот сразу же понравился Фуфу: он был толстый, весь такой мягкий на вид и при каждом шаге презабавно переваливался с боку на бок. Фуф затаился и, когда симпатичный зверь поравнялся с ним, окатил его струёй воды из хобота.

Харри — а это был именно он — испуганно рявкнул, бросился было бежать, но, разглядев, что это всего-навсего мамонтёнок, рассвирепел.

— Не хватало только, чтобы всякие подсвинки надо мной шутки строили! Р-р-разорву! — заорал он и бросился к реке.

Фуф завизжал, увидев его жутко оскаленную морду, и кинулся на другой берег, где в кустах паслась его мама. Она, конечно же, тотчас поспешила на крик сына, по пути подхватив хоботом толстенную дубину.

Увидев мамонтиху, Харри с середины реки резво взял назад. Улепётывал он во все свои медвежьи лопатки, но рассерженная мамонтиха оказалась на удивление проворной. И не миновать бы медведю пребольшущих неприятностей — куда там тугодумам быкам с их клятвой! — если бы Харри не умудрился каким-то чудом втиснуться в узкую щель меж береговых скал. В обычное время он туда едва-едва просунул бы разве что одну только голову. Но всё равно мамонтиха успела-таки здорово огреть его по спине своей тяжёлой дубиной.