Джон Локк - Время от времени

— Пожалуйста, не делай этого, — умоляла дочь. — Это унизительно!

— Сие решено, дитя, и быть посему.

Говорили они отнюдь не о ночных горшках.

— Это назначено на завтра, — сказала Эбби, — но прокламация не делает это обязательным. В таких делах дозволено и передумать. Люди то и дело так поступают безо всяких последствий.

— Я могла бы передумать, но не стану. Как я сказала, сие решено.

Мать Эбби — Хестер — отдала ей один из замызганных ночных горшков. Взяв его, дочь поморщилась от запаха, осквернившего ноздри.

— Давай покончим с этим, пока ему не втемяшилось, будто мы заклинаем демона, — промолвила мать.

Охнув, Эбби быстро окинула взглядом деревья, обступившие их хижину, попутно гадая, не помешалась ли ее матушка умом. Мало того что согласилась на публичное объявление, так еще и позволяет себе высказываться о колдовстве!

— Недозволительно было тебе так говорить, — укорила Эбби мать суровым шепотом.

— Не будь такой заполошной, дитя. Вокруг ни души.

— Вокруг всегда кто-нибудь да есть, — не согласилась юная Уинтер. — Брод через реку совсем рядом. Умоляю, не говори о таких вещах даже потехи ради!

— Больше не скажу, ежели ты не станешь боле толковать про прокламацию.

— Но сие надобно обсудить! Он твой муж, а не твой хозяин. Он не может продать тебя на городской площади!

Хестер хотела было что-то сказать, но раздумала и со вздохом поглядела на измаранный ночной горшок у себя в руке. Десять лет назад она славилась красотой на всю колонию. А теперь ее волосы чаще всего представляют собой сбившуюся в колтун и пропитанную грязью массу кудряшек. Рассеянно потерев левое плечо, она поморщилась. Ужасный грибок уже охватил это ее плечо и начал неуклонно расползаться по спине. В жаркие дни вроде нынешнего ее пострадавшая кожа лопалась, выпуская млечную жидкость, липшую к волокнам ее бумазейной сорочки. Миссис Уинтер приходилось то и дело отклеивать ткань от кожи, чтобы не образовался струп, который потом придется срывать.

Эбби заметила ее маету:

— Тебе стало хуже?

— Верь, дитя, — нахмурилась мать, — я достаточно проста, чтобы потерпеть перед тобой. Какой же жалкой плаксой я стала!

— Да ничего подобного, хоть я и не представляю, как ты сохраняешь здравый рассудок. Ты взвалила тяжкую ношу с того дня, когда мы перебрались сюда.

— Не такую и тяжкую, ежели сравнивать с остальными, — ответствовала Хестер, перекрестившись. Затем она огляделась по сторонам и только после этого шепнула: — Знаешь, чего я хочу?

— Чего?

— Открыть свое плечо и спину, дабы солнце могло их исцелить.

— И тогда тебя, уж конечно, увидят и заставят понести наказание.

— Именно так, дитя.

Привыкнуть к постоянному жжению и зуду было невозможно, а домашние средства до сей поры не помогали несчастной женщине. Несмотря на то что ее ладная фигура продолжала притягивать взоры мужчин Сент-Олбанс, лицо и шея Хестер стали пепельно-серыми от питья снадобья из коллоидного серебра, к каковому понудил ее муж, и это, вкупе с грубыми рубцами вокруг глаз и трижды переломанным носом, сильно состарило ее облик.

Внимательно вглядевшись в лицо дочери, миссис Уинтер покачала головой:

— Быть проданной новому мужчине может обернуться к лучшему для меня.

— Но…

— Ты видела мое житье, ты знаешь, каков он.

— Я-то уж знаю! — ласково откликнулась девушка. — Но ты могла бы с ним развестись. — Она оглянулась, проверяя, не подкрался ли отчим сзади. Его не было, но она все равно перешла на шепот. — Ты могла бы с ним развестись и забрать меня с собою.

— А много ли женщин ты видела в колонии Северной Флориды, у коих довольно денег, дабы развестись с мужем? — засмеялась Хестер. — А взять тебя с собой я уж и вовсе не могу, поелику ты и есть цель продажи.

Последовала небольшая пауза, прежде чем ужас отразился на чертах Эбби. Ее мать заговорила более мягким тоном:

— Эбби, погляди на себя. Даже в этих условиях ты — миловиднейшая дева в колонии. Не хочу, дабы ты дурно помыслила обо мне, раз я оставляю тебя со столь грубым человеком.

— А что же мне остается?

— У меня есть план.

— Что за план?

— Тебе он себя выкажет с кроткой стороны. В сем я уверена. Ты запамятовала, но когда только взял нас к себе, он был терпимым, а порою и добрым. Конечно, тогда я была юна и прелестна. Ныне же я — всечасное бельмо у него на глазу со своей хромотой, со своим лицом и хворостями.

— Да нет, конечно же, я это помню, — возразила Эбби. — Это было всего несколько лет назад. Но это же из-за него ты охромела! А твое «лицо и хворости», как ты выразилась, несут следы от его неустанных кулачных ударов тебе по носу и глазам, и затрещин по ушам.