Владимир Цмыг - Дикая стая

Потом из схоронки под валуном она достала остальные мешочки. С горящими от злобы глазами, притаившись, суки следили за врагом, убившим их хозяина, собак сдерживал лишь страшный запах сгоревшего пороха и железа…

К ногам девушки упал тяжелый мешочек.

— Твоя доля, сама знаешь за что… Если вздумаешь стукнуть ментам, помни о записочке, скажу, из–за золотишка сама кокнула полюбовника из моего ружья, которое в спешке я забыл в пещере…

Глаза Евдокии ярко зеленели на бледном лице. Душа ныла от утраты, но сейчас, чтоб отомстить, надо было бороться за свою жизнь. В том, что хищник овладеет ею сейчас или вечером, она не сомневалась, решив прикинуться покорной и податливой.

— Надо мертвяка зарыть, будешь помогать, — вдруг помрачнел Никодимыч. Евдокия вздрогнула: страшно прикасаться к мертвому, который недавно, живой, сильный, ласкал ее!

…Обламывая ногти о грани камней, перерубая старые корни, убийца все глубже и глубже вгрызался в землю. Обрез Степана и и свою «вертикалку» не доверяя рыжей, он держал под рукой. Евдокия, сглатывая тягучую слюну, старалась не глядеть на труп, завернутый в шкуру. Все произошло так быстро и неожиданно, что до конца она не могла принять смерть. И все же, хотя саднила душа, девушка уже строила планы на будущее. Все золото она считала своим, как бы войдя в наследство после смерти хозяина…

Когда бейсболка плешивого исчезла в яме, Евдокия ведром на веревке принялась вытаскивать грунт. Убийца зарывался все глубже и глубже, ломиком с загнутым плоским концом и кайлом расшатывал разборную скалу. Запах мертвяка не должны уловить медведи и росомахи…

К полуночи могила была готова. Евдокия за ноги, плешивый за руки подтащили труп к яме… Следом упали обрез, охотничьи принадлежности, одежда, и все остальные пожитки хозяина пещеры: ничто не должно напоминать о нем.

Под ветвями стланика, тяжелые головы положив на лапы, суки следили за врагами. Оставшиеся трое сыновей, напуганные смертью хозяина и братьев, бродили где–то на другом берегу реки. Суки умели ждать, сдерживай вой, волной подкатывающий к горлу… Они судорожно сглатывали слюну, слезы обильно увлажняли их желтые, раскосые глаза.

…Хотя жаром окатывал горящий очаг, хищник лахтачьим пологом задернул вход в пещеру: покойник и золото — опасное соседство…Испачканная глиной и землей, с горящими от волдырей ладонями, измученная девушка неподвижно застыла на чурбане. Со скрытой ненавистью она наблюдала, как убийца пожирал жареную утку, с жадностью зверя поглощал салями, консервированных крабов, печенье. Она же не могла проглотить и кусочка, лишь выпила рюмку ликера. Ненависть ее теперь холодная, расчетливая, выжидающая. Незаметно от хищника в бутылку коньяка она кинула несколько быстрорастворимых таблеток…

На плешивого нашла болтливость:

— Заживем мы теперь с тобой, Дуня! Конечно, когда у тебя столько золота, я на хрена тебе нужен. Что ж, найду себе точно такую же, люблю рыжих, они мягкие, белые, жаркие… Ух–ма!.. Ну и житуха будет у меня!..

От переполнявших его чувств он стал на ноги. Синяя майка, черная от пота и грязи пестрела рыже–бурыми пятнами раздавленных комаров.

«Правильно говорил Степан, — подумала Евдокия, — золото всегда притягивает хищников, там, где они, всегда кровь…»

Взгляд Никодимыча помутнел, стал тяжелым, корявой лапой он показал на нары, застеленные шкурами и замасленным байковым одеялом. Евдокия к этому внутренне уже была готова. Оттягивая время, убийце давая возможность лишний раз приложиться к бутылке коньяка, она медленно раздевалась…

…Голова плешивого упала на ее обнаженную грудь, и он громко захрапел. Девушка с отвращением ладонями провела по животу, бедрам, груди, как бы стирая следы похотливых, потных рук… Из–под головы спящего она вытащила ружье, в его голову направила стволы. Но вдруг злорадная усмешка пробежала по ее припухшим губам. Ей зачем убивать его, пусть местью насладится дикая стая полуволков…

В свою сумку она сложила все мешочки с золотом, обернув комбинацией, сунула саперную лопатку. Из одежды оставила лишь перчатки, вечернее платье и туфельки, остальное барахло полетело в огонь очага. Прикладом ружья на мелкие кусочки она раздробила все бутылки, погнула пустые консервные банки. Не церемонясь с храпящим убийцей, перерыла постель — из ее вещей ничего не должно остаться.

Щеткой, смоченной в мыльной воде, тщательно почистила джинсы, умылась, волосы скрутив в тугую косу, упрятала под платок. Сев на чурбачок, глядя в огонь, где, чадя, догорали дорогие вещи, стала ждать рассвета. Озноб пробегал по спине… На могиле хозяина и бога суки выли так пронзительно и жалобно, что девушке вдруг захотелось стать на колени, поднять вверх мокрое от слез лицо, и в звериные голоса влить свой безутешный вой–плач!