Владимир Цмыг: Дикая стая

На расчесанных лице и шее он давил брюхатых комаров. Пусть жратва — полудохлая рыба в озере, пусть мочит туман, роса, ест заживо гнус, но он все же дождется, когда волосатик рыжей сучке, корчившей из себя ц…у, покажет золотишко! Он обязательно расколется, разве перед такой сочной кункой устоишь!..

Никодимыч с гребня сопки определил место, куда в последний раз ступит нога врага. Он несколько раз взял на мушку этот древний валун в разноцветных брызгах лишайников. В кедраче комары обжигали ржавым пламенем, плешивый уже не отхлебывал из бутылки, а спиртом натирал горевшие лицо, шею, руки.

…От солнца осталась лишь темно–багровая полоска, небо над ней холодно зеленело.

Степан принес пару кижучей, в ведре печень, куски жира, мяса, почти вся добытая нерпа досталась стае.

На фанерном ящике (подарок моря), застеленном цветастым шелковым платком, французский шоколад, голландский гусиный паштет, палка венгерского салями, две банки крабов. Смешно, он ест свежих крабов, а тут консервы!

— Зачем все это? — Степан мотнул голой в сторону ящика. — Эта еда хороша в городе…

— Я хотела тебе сделать праздник, ты что, забыл, ведь сегодня у тебя день рождения! — губы девушки дрожали от обиды, щеки налились пунцовой краской.

— Прости, я не хотел тебя обидеть… — его пальцы нежно коснулись девичьей щеки, каменными заусеницами мозолей оцарапав кожу. Степан уже давно не отмечал своих именин, это дело считая не слишком важным. Взяв саперную лопатку, не сказав ни слова, он вышел из пещеры…

При свете большой оранжевой луны Никодимыч четко видел человека, копавшего землю возле каменной стены обрыва, в метрах сорока от пещеры.

— Матерь Божия! — не веривший ни в Бога, ни в черта, он неумело перекрестился. От жгучей радости, спиртом ударившей в голову, лицо его сияло… Значит, шлюшка все же раззадорила бородатого хмыря! Только пару мешочков достал? В схоронке должны быть еще, жила о-очень богатая!.. Ну да ладно, остальные сам достану, Дуньке буду пупок самородками обкладывать. Тьфу, осел! (Выругал он сам себя) С бабой еще надо договориться, глаза у нее сучьи, треть золота непременно запросит, а то и половину. Но ничего, повяжу кровью, записочка–то у меня! Будет возникать, скажу, что из–за золота кокнула полюбовника из моего ружья, которое я в спешке забыл.

— Ох, Никодимыч, ну и шустряк!.. — в глухоте переплетенных, клейких веток беззвучно хохотал плешивый, восторгаясь своей находчивостью.

На каменный пол, прикрытый шкурой, тяжело упали черные мешочки, испачканные землей.

«Золото!..» — догадалась Евдокия. Степан восторженно смотрел на нее, пока он копался в земле, она успела принарядиться.

Девушка вдруг стала недоступно прекрасной и загадочной с медным жгутом на белой, плавной шее, охваченной хризолитовым колье, такие же зеленовато–желтые камни в ушах и на пальцах. На полупрозрачных по локоть перчатках разбросаны черные крестики. Вечернее, голубое бархатное платье с большим вырезом на груди струилось вниз, чернели узкие носки лаковых туфелек на высоком каблуке. От настоящей женской красоты Степан ощутил дотоле незнакомую робость, смущенно взглянул на свои грязные джинсы, на драную на локтях рубашку.

Две сближенные рюмки родили хрустальный звон.

— Значит, ты родился под знаком льва, — Евдокия серебряной ложечкой с монограммой из погнутой миски зачерпнула красной икры, — а я вот скорпион…

— Смотри! — восторженно воскликнул Степан, из мешочка высыпав самородки. — Разве человек в своей фантазии может так изощриться? Природа в кварце отлила ветку пальмы, но как ажурно, как изящно! Откуда ей здесь знать о пальме…

Евдокия спокойно, оценивающе глядела на груду фигурок. В девушке с распущенными волосами, в разлапистой лиственнице, в сохатом, касатке, рыси она видела только золото. Светлые озера глаз хозяина пещеры потемнели: она все там, откуда он убежал…

— У тебя только два мешочка? — девушка выпила третью рюмку «Шартреза», закусила шоколадом.

— Какая разница, два, три, даже четыре, разве за золото можно купить долину? Земля сама выбирает себе хозяина, верного друга, сотоварища, собеседника. К примеру, в тайге зимовье, но по какой–то причине хозяин на следующий год не приходит. Поселяется там другой, тоже профессионал, но его капканы чистит росомаха, соболь не идет в ловушки, белка уходит от выстрела, или же, убитая, застревает на верхушке дерева, собаки (обычно их две–три) гибнут одна за другой. Он неудачник? Нет, просто зимовье его не приняло, не принял дух тех мест… В городе этого не понимают, но настоящие таежники чувствуют нечто такое в природе, это, как НЛО. Ты, женщина, но не чувствуешь, это не оттого, что у тебя нет сердца («А у меня и вправду нет сердца!..» — Евдокия вдруг вспомнила доцента), просто твои чувства направлены на видимое, осязаемое, понятное, конкретное. Отсюда и любовь твоя конкретна, предсказуема. Я же люблю то, чего не увидать, не уловить слухом, не ощутить пальцами, я люблю душу этой долины!