Владимир Цмыг: Дикая стая

— А почему тебе все же не поехать! — не отрывая глаз от миски, недовольно пробурчал он.

— Неужто я не имею прав, земля ведь государственная! — удивилась девушка.

— Ничейной земли скоро не будет, — подал голос Никодимыч, осмысливая неожиданный кульбит пассажирки, — кто пошустрее, самое лучшее застолбит. В сортир (я извиняюсь) будешь бегать, ни шага влево, ни шага вправо, по узкой тропке, а кругом частная собственность. Может, Евдокия ты мне записочку черкнешь (вдруг пришло ему на ум), чтоб в поселке не беспокоились, телеграммку из города, небось, отбила…

Насмешливо усмехаясь, девушка из черной лакированной сумочки с благородным желтым исподом, где есть все, что нужно каждой женщине, следящей за своей внешностью, достала золоченую ручку и записную книжечку в изящном переплете. Написав несколько строчек, вырвала листок: «В одном хорошем месте задержусь на неделю, а, может, и дольше. Евдокия». В самом деле, куда ей торопиться, на похороны матери все равно не успела.

Записочка теперь всему подвела черту. Никодимыч еле сдерживал радость. С писулькой этой он торопиться не будет, а ежели схватятся, придут к нему (это может случиться через месяц, а, может, через года), в пистончике брюк он разыщет, якобы забытую, записочку… Телеграмму из Чайбухи она отбить не могла, когда прилетела из Магадана, телеграф не работал — выходные.

Мрачно насупившись, Степан жадно затягивался сигаретой: такую западню ему устроила!

…Когда прилив поднял лодку и гость дернул шнур запуска движка, Степан с обрезом на плече хмуро кинул на прощанье:

— Не вздумай пульнуть по собакам, пущу на дно вместе с твоим алюминиевым гробом!

На головы сук положив ладони, в тяжелом предчувствии Степан долго стоял на берегу, пока не стих звук мотора. Подкрашенная багрецом солнца, наполовину утонувшего в море, темно–серая вода казалась расплавленным свинцом.

Губы девушки подкрашены, брови тронуты карандашом, хотя макияж ей ни к чему. Здоровье, нерастраченное в городе, бурлило, жарко кипела под белой, атласной кожей, брызгало зеленью ведьмачьих глаз. Возле очага Степан молча кинул пару куропаток и четыре жирных куликов–ягодников, с мягкими клювами цвета ила. Теперь уже смело, округлой рукой обвив шею, девушка крепко поцеловала его в губы. Он не отстранился, но и не отозвался на ласку.

— Почему ты осталась, ведь мать умерла?

— Из–за тебя…

— На что тебе нищий старик?

— Ста–а–а-рик! Ха–ха–ха!.. Ты что, не помнишь ту ночь? Ах, каким ты был тогда…

— Неужто лишь эта причина? — недоверчиво усмехнулся Степан.

— Не только она… — загадочно улыбнулась Евдокия. Васька вылез из–за пазухи Степана и перебежал на колени девушки. Омерзение парализовало ее…

— Привыкай! — ехидно усмехнулся он. — Смотри, не шарахни Ваську о пол, он мне дороже иного человека…

— Даже золота? — каменная девушка не отрывала взгляда от крысы, обнюхивающей белые, круглые колени.

— Какого золота? Ах, крест, так этот самородок я очень давно нашел в отвале, когда на прииске работал на промприборе.

Прозрачно–зеленые, ведьмачьи глаза с черными дробинками зрачков лукаво сверкнули и спрятались за пушистыми, загнутыми ресницами. С величайшим напряжением девушка пальцами коснулась спинки зверька. Васька сразу откликнулся на ласку, дружелюбно подняв усатую мордочку.

… — Ты что, собираешься вечно торчать в этой пещере? — Евдокия бросила ощипывать куропатку. — На природе хорошо — бывать, а в городе — жить. Поедем со мной, у меня, сам знаешь, какая квартира!

В отличие от девушки, Степан лишь помнил паскудное, похмельное утро, когда обокрал бабу. Раз та ночь для нее оказалась такой важной, то сейчас перед ней он себя чувствовал как бы виноватым, отсюда рождалась ответственность за нее.

Горностай в летней шубке!..

…Квартира усопшего доцента теперь ее. Квартира, набитая шкафами со старинными фолиантами, антиквариатом, мебелью красного дерева стиля «ампир»!.. В этом престижном здании раньше оседали крупные чиновники, ученые, генералы. Полы коридоров мозаичные, в квартирах дубовый паркет, лифт с лифтершей.

Может, и жил бы до сих пор доцент, если б не случайно подслушанный ею разговор двух университетских дам… Новая, длинноногая, рыженькая сучка, младше Евдокии на пять лет, начала (пока косвенно) вытеснять ее из квартиры доцента, которую она уже считала своей…

Любимое занятие доцента наблюдать за абитуриентками. Как сеттер, он делал стойку возле тех, кто бледен, с сомнамбулическим взглядом… Для этих все кончено, мир разлетелся вдребезги! С такими лицами бросаются под поезд, глотают снотворное, перерезают вены…