Мария бросилась со всех ног, боясь упустить след шамана. Обежала камень по кругу – ничего. Следы обрываются на третьем витке. Остался только один способ догнать Олави – повторить его ритуал.
Женщина подняла с земли сухую ветку шиповника, оторвала шип и с силой вдавила в палец, на кончике мизинца собралась густая капля. Кап-кап-кап: лужица в ладошке. Мария обмазала кровавым пеплом ноги, лицо, и пошла вокруг камня. Один круг, второй, третий; тьма сгустилась и обволокла покрывалом, потащила куда-то сквозь невидимое пространство, пахнущее землёй, червями и гнилью, а потом выплюнула с силой. Мария открыла глаза и увидела реку на дне ущелья, над пропастью висел ветхий верёвочный мост. Крепкий морозец кусал за щёки, но лёд отчего-то не смог запереть полноводный поток. Острые, будто пики, волны то и дело выпрыгивали над гладью, вода бурлила и шумела. Любой мог найти могилу в этих неспокойных водах, но только не Олави: шаман аккуратно шёл по воде, оставляя на поверхности грязные следы.
***
Кромка острой волны нет-нет, да щекотала пятки Олави, но старый шаман знал наверняка: соблюдаешь правила – Манала тебя не тронет. Он неторопливо брёл, уверенный в собственной невредимости. На том берегу его поджидало жуткое чудовище: голый по пояс здоровяк, лысый, как гладь озера, он не мог сомкнуть челюсти – мешали длинные железные зубы. Человек (?) с полным ртом острых кинжалов правой рукой удерживал трёх здоровенных псов, каждый в холке выше Олави.
– Уввв-мвмв-выв! – монстр приветливо замахал ладонью-лопатой.
– Здравствуй, Талонмиес!
– Вым-бым-бым!!! – Талонмиес сложил пальцы кольцом и щёлкнул себя по шее.
– Хо-хе-хе! С собой, с собой. На клюкве настаивал. На стаканчик-другой время есть.
Талонмиес привязал псов к исполинской сосне, и, хлопая в ладоши, поманил за собой Олави.
В сторожке пахло сосновой смолой и свежим снегом. На столе лежала туша оленя, закопчённая целиком. Кинжалозубый Талонмиес достал стаканы, Олави разлил настойки. Выпили-закусили, потом ещё и ещё, пока бутыль не оказалась пуста.
– Хороший ты сторож, Талонмиес, – хохотнул Олави. – Пьёшь на работе! Ладно, посидели-отдохнули, а теперь идти пора. Будь бдителен, здоровяк!
Талонмиес пожал плечами и одним щелчком откусил от оленьей туши добрую треть.
Олави вышел из сторожки и неторопливо побрёл к воротам, а те стояли чёрные, тяжёлые и неподвижные. Шаман положил ладонь на одну из дверей, отпечаток широкой пятерни загорелся синим в глубокой обсидиановой черноте, ворота задрожали и раскрылись. По ту сторону сосны кривились над тропинкой, сплетаясь причудливым тоннелем. Пронизывающий, нездешний мороз пробирался сквозь швы и щели одежды. Шаман набил трубку и закурил; с живым огнём здесь как-то легче дышится.
Снег хрустит под ногами, непуганые зайцы то и дело пересекают тропинку, сова сердито ухает откуда-то из глубины чащи. За это и любил шаман Маналу: сколько не ходи, ничего не меняется в стране мёртвых. Это там, на поверхности люди множатся, воюют друг с другом, строят высокие дома, заводы, верфи… Среди мёртвых спокойнее, что-ли.
– Эй, Паавинен, погоди! – рядом с тропинкой горел костёр, вокруг него уселись мертвецы: финны, русские в старой и новой форме. Молодой черноусый парень в рваной гимнастёрке тянул руки к шаману.
– Чего тебе, рюсся? Я тороплюсь.
– Минутку послушай, всего одну! Паавинен, будь ты человеком…
– Ну…
– Напиши письмо моим родителям в Воронеж, скажи – помер их Ванька, лежит в тайге лапландской. Они ведь ни сном, ни духом, Паавинен. Они слишком далеко – не могу я до их снов дотянуться.
Шаман смерил мертвеца брезгливым взглядом, фыркнул, выпустив облачко табачного дыма.
– Вот ещё… Тебя, Ванька, кто сюда звал? Зачем воевать ехал? Знал ведь – убить могут, знал ведь – не за правое дело под пули лезешь.
– Не знал, Паавинен, ей богу не знал! Политрук обманул, сука… Я ведь даже и стрелять толком не мог, на две пары перчаток руки задубели. Напиши им письмо, сделай доброе дело, а адрес я тебе дам!
– Ишь ты, про бога заговорил. Вы же, красные, ни во что не верите? Уж лучше в Иисуса, чем в пустоту. Не буду ничего писать! Во-первых, я вашего языка не знаю, а во-вторых – ты своё заслужил. Сиди здесь и «грейся», хо-хе-хе.
– Ну ты и тварь, Паавинен, я ведь к тебе во сне приду! Я тебе свою смерть раз за разом показывать буду!
– Давай-давай. А я погляжу с удовольствием. Я люблю смотреть, как враги умирают. Испугал, тоже мне… Не ты первый, не ты последний.
Читать дальше