Совесть всколыхнулась где-то в глубине чёрствой души Паавинена, будто простокваша по кишкам растеклась.
– Ладно, бабка! Но только ради тишины. Выслушаю твоего человека – и чтобы неделю на моём пороге не появлялась!
– Идёт, – заулыбалась старуха и поманила Олави следом за собой. – Она у меня остановилась, поживёт пару дней и уедет.
Дома у старухи царила необычайная чистота. В комнате уютно пахло луком и жареной рыбой, рядом с печкой, посреди огромной комнаты стоял стол, за ним сидела стареющая, но всё ещё красивая женщина. Кожа как снег, волосы собраны в аккуратную русую косу, выразительные серые глаза внимательно ловят каждое движение.
– Заходи, Олави, познакомься, это Мария. – Скрипела бабка Ханнеле.
– Здравствуйте! – гостья поднялась с места, но поймав на себе колючий взгляд шамана, тут же уселась обратно.
Олави нахмурил кустистые брови, фыркнул и пододвинул к себе табуретку, уселся подальше – показать своё нарочитое нежелание говорить.
– Откуда ты такая взялась здесь?
– Я из Швеции приехала, срочным рейсом. Сюда пришлось на попутках добираться. Красиво у вас тут, но ни проехать, ни пройти.
– И хорошо! А то глядишь, каждый раз кому-нибудь да нужен буду. Далеко племянник этой карги забрался. Чего хотела-то? Ханнеле говорит, тебя там что-то «по моей части» интересует.
Глаза Марии наполнились слезами и стали похожи на два глубоких озера, впрочем, длилось это всего секунду. Женщина собралась с силами, сморгнула свою скорбь и продолжила.
– Сын ко мне по ночам приходит. Говорит – потерялся, теперь в какой-тёмной и холодной стране обитает. Мёрзнет… – голос Марии дрогнул. – Каждый раз как приходит во сне – возле костра сидит, а согреться не может.
– Х-ха! – хохотнул Олави и тут же ойкнул: бабкин кулак больно ударил под рёбра. – Здесь начинается Похьёла, отсюда и до севера Норвегии и Швеции. Это сейчас на картах три разных страны, а в старину это была наша с саамами земля. Умер твой сынок. Если не похоронили по христианским обычаям, или вдруг где-то в лесах закоченел – всё, дух его Манала забрала. Оттуда до снов живых – всё равно, что рыбу рукой в озере поймать: тяжело, но возможно. Кем сын-то твой был?
– Лёшенька мой… Романтичный мальчик! Мы ведь из русских дворян… Как гражданская война началась, эмигрировали в Швецию. Жили как прежде – бед не знали, муж обжиг керамики наладил, открыл цех в двух километрах от Гётеборга. А Лёшеньке, ему всё это противно было… Бывало, сидит вечером, настроит радио и слушает пламенные речи коммунистов. Сбежал в Россию, а потом пропал, прямо перед Зимней войной. Шесть лет уже ни сна, ни покоя!
Лицо Олави впервые за весь разговор приобрело выражение, и выражало оно брезгливость.
– Рюсся, значит. Ну если рюсся, быть может и я его положил, из этой самой трёхлинейки, – Олави похлопал по винтовке у себя на коленях. – Я не Симо Хяюхя, чтобы считать красные звёзды, но вашего брата знатно побил. Если и правда я его в Маналу отправил, прошу прощения, но война есть война…
– Я всё понимаю, Олави. Понимаю и не виню тебя. Но как мне его вызволить из этой Маналы? Если он не перестанет мне сниться, то меня саму скоро придётся хоронить…
– Ничем не могу помочь. А теперь извините, мне пора.
Олави крякнул и поднялся с табурета, опираясь на винтовку как на трость. Шаман неуклюже зашлёпал к выходу, в спину ему прилетело истеричное «пожалуйста». Он обернулся и увидел Марию, всего за мгновение её лицо сделалось пунцовым, сопли и слёзы смыли былую выдержку.
– Пожалуйста, шаман, умоляю тебя – помоги! Я заплачу, у меня есть деньги.
– Деньги мне не нужны, – ответил шаман, набивая трубку свежим табаком. – Моё богатство вокруг меня. Лес, озёра, рыбы и звери, всё это дороже любых денег.
Олави ухмыльнулся и направился было к выходу, как рыдающая русская женщина снова его остановила.
– Твоя сестра, она живёт в Хельсинки, я знаю! Коммунисты отобрали у неё ферму под Хаминой в сороковом году. После Зимней войны эта ферма перешла в муниципальную собственность. Я…У меня есть связи в парламенте, я могу помочь с документами. Ферма вернётся твоей сестре.
Лихая ухмылка спряталась под тяжёлыми усами, Олави нахмурился, пыхнул трубкой и покачал головой.
– Ох уж эти рюсся… Изворотливые, что твой уж! И что мне теперь, на слово поверить? Какие гарантии дашь?
– Вот, – женщина достала из кармана пожелтевший листок бумаги с расплывчатой синей печатью. – Это выписка из кадастрового реестра. До сорокового года у фермы владельцем числится Ани-Лийна Паавинен. Я позвоню юристам из Стокгольма, они соберут все нужные документы и приедут в Хельсинки. Как залог – я отдам тебе свой паспорт, без него мне не продадут билет на поезд. Как дело сделаешь – поедем в Хельсинки.
Читать дальше