Александр Свистунов: Тьма веков

– Складно говоришь, Мария. Хотел бы я тебе верить, да не получается. Ладно, схожу я в Маналу, спрошу о твоём сыне у мёртвых. Но если обманула, пеняй на себя…

– Спасибо, спасибо, я так тебе благодарна!

Женщина бросилась на Олави, желая заключить его в объятия, но шаман легонечко оттолкнул от себя эмоциональную дворянку.

– Не ради тебя я туда пойду, ради сестры. Ей в городе плохо.

– Когда мы выходим? – Мария утирала слёзы.

– Мы? Нет-нет, я иду один, ты останешься здесь.

***

Угрюмые сосны обступили лужайку. Над низкими небесами тускло поблескивало тёмное солнце, холодный синий снег укрыл лес толстым одеялом. Мария вышла к костру и оглянулась: никого. Протянула руки к очагу и поёжилась, языки пламени обжигали холодом.

– Я здесь, маменька, обернитесь!

Она обернулась и вскрикнула: перед ней стоял высокий светловолосый человек в расхристанной шинели. На грязном сукне виднелись дыры от пуль, покрытые алым инеем.

– Не могу согреться, маменька, – солдат шагнул в костёр, ледяные языки пламени побежали по униформе, оставляя иней на ткани, лице, руках… Воздух трещал от мороза. – Так холодно! Заберите меня, прошу!

– Сынок! Лёшенька, любимый мой, родненький! – Всё поплыло перед глазами.

– Чего орёшь? – Над Марией нависло скуластое курносое лицо. Саам ткнул оленей хореем, и они побежали быстрее.

– Кошмар приснился. Каждый раз один и тот же…

– Кошмары это плохо, мне тоже снятся иногда. Потом весь день будто переваренная форель…

Мария дала Олави полтора дня форы, а после заплатила местному погонщику оленей и велела ему запрягать сани.

Старый шаман, судя по всему, не был человеком особенно осторожным. Следы его бороздили глубокий снег, цепочка шла прямо, никуда не сворачивая. Саам по имени Рисстин оказался опытным следопытом. По отпечаткам широкостопых унт он определял, как давно здесь был шаман.

– Вон, гляди, видишь – тут веточка сломана, а снегом не замело, – говорил Рисстин. – Полдня назад здесь был Олави. – Саам то подгонял оленей, то тормозил, чтобы держать дистанцию.

К полудню вторых суток пути упряжка налетела на камень, сани перевернулись и испуганные олени чуть не разбежались в разные стороны. Саам отказался ехать дальше.

– Не пройдут здесь сани. Только пешком надо. Всё, дальше сама.

– Но как же я… Ночью в лесу.

– Ты иди по следам Олави. Между вами час-полтора пешего хода. Нагони и держись чуть поодаль. Он старый, подслеповатый. А ночью к костру выйди, так, мол, и эдак. Шаман хоть и ворчун, да тоже человек, одну тебя не оставит.

На том Рисстин был таков. Мария тоскливым взглядом проводила саама, вздохнула, да и пошла потихоньку, след в след за Олави. Весь день шла, натёрла ноги до кровавых мозолей, но всё шагала, упрямая. И умереть бы ей посреди этих заснеженных лесов в глупой попытке догнать матёрого шамана, но удача была на её стороне! Где-то вдали послышался громкий хруст снега, поступь тяжёлая – ни с чем не перепутаешь: Олави, родненький! Шаман шагал степенно, вразвалочку, будто шёл к себе домой, а не брёл по девственному безлюдному лесу. Мария сократила дистанцию, но всё же предпочла держаться подальше.

Олави всё брёл и брёл, без устали, как медведь-шатун, он мерно шагал, оставляя в снегу глубокие следы. Как занялась вечерняя заря, шаман принялся ломать сухие сосновые ветки, подбирать валежник и складывать у подножья большого камня. Целая куча дров набралась! Олави поглядел на свою работу, пробубнил что-то себе под нос, сел на корточки и достал из заплечного мешка маленького зайчика. Крошка, должно быть несколько недель отроду, испуганно нюхал воздух, прижав ушки.

Шаман поцеловал зверька, попросил у него прощения, а сам как заправский волк одним щелчком челюстей откусил зайчику голову. Кровь брызнула яркой струйкой, и Олави поспешил окропить ею камень. Следом положил на холодную глыбу бездыханную тушку и запалил костёр.

– О, отец тёмный, Туонен-укко, – запел шаман. – Жизнь эту невинную возьми, это мой дар тебе. Дай мне пепел, чтобы обтёр я им ноги – прийти к тебе, оботру лицо и узнаешь ты брата во мне, руки испачкаю – чтобы дверь в твой дом отворить!

Олави уселся прямо на снег, запалил трубку и стал терпеливо ждать, пока тушка зайчика не превратится в чёрные угольки. Когда перестало вонять палёной шерстью, шаман лениво поднялся, растолкал палкой горячие головни и навис над камнем. Из кармана он извлёк короткий нож пууко, резанул по пальцу и нацедил в ладонь алой юшки. Второй рукой взял в щёпоть горстку пепла и растёр в руках, измазал унты и оставил отпечатки на широком лице. Крякнув, шаман зашагал вокруг камня, сделал один круг, второй, а потом исчез, просто растворился в воздухе.