Ильгар Сафат - Моя необработанная форма

– Как еще мы можем понять несовершенство этого мира? Только через отсутствие чего-то такого, чего не хватает именно нам. Все просто, как в детской считалочке. Нет лишь детской зоркости и детского понимания мира, детской чистоты. Впрочем, в нынешнюю эпоху поглупели даже дети, они растут без поэзии, без стремления к героизму, без сказки в душе. Это ужасно: они так же банальны, как и их родители. На вас в этом смысле лежит высокая миссия, маэстро. Вы ведь своими дикими романами даже прожженных циников превращаете в малых детей. Мне кажется, читая ваши книги, беспомощность перед жизнью ощущают все, вплоть до биржевых маклеров, спекулянтов и ростовщиков. Даже политики, черт их подери, чувствуют некий зуд в том месте, где у них раньше была душа (если, конечно, мы можем допустить мысль, что и современные политики рождаются на свет божий с душою и сердцем, я лично в это не верю). Ваш талант – это великий дар, берегите его! Да что я, в самом деле, нашел, кого учить! Вы ведь понимаете все не хуже меня, по крайней мере в сфере искусства – уж точно. Единственное, с чем вам никак не удается справиться (уж извините меня за прямоту), так это личная самоидентификация. Вот где ваша ахиллесова пята, так сказать, это я вам не только как врач говорю, но и как истый ваш почитатель. И знаете, с каждым новым романом вы уходите все дальше и дальше от себя самого (это я уже только как врач). Но тем увлекательнее каждое новое ваше произведение. Тут, конечно, говорит мой читательский эгоизм. Как романист вы великолепны, вас просто невозможно предугадать. А это и есть один из признаков настоящего искусства. Не так ли? За вас, маэстро, за вас, за вас, за вас! – пьяный чертяка, при всей никчемности своих габаритов, закладывал за воротник будь здоров, бокал за бокалом. Несмотря на многолетний опыт алкоголизма, за ним мне было не угнаться. Мне стало вдруг казаться: а не хочет ли этот незнакомец меня напоить, высмеять и выставить публично дураком? Может быть, это один из моих завистливых собратьев по перу, которые, я знаю, просто ненавидят меня и мои книги, будто я их публикую по рукописям, украденным у инвалидов! Да плевать! Чем безобразнее будет скандал (а скандал непременно будет, я это чувствовал спинным мозгом), тем благоприятнее все скажется на продаже романа. Таковы механизмы индустрии. Скандал, книга, скандал – все просто, как в детской считалочке.

Начались мои вспышки агрессии еще в детстве. В школьном возрасте. Во мне что-то раскололось, треснуло и никогда уже больше не склеивалось воедино. А произошло это вот как. Мы отмечали у нас дома мой день рождения. Родители разрешили мне пригласить друзей, и я позвал несколько человек со двора, мальчишек и девчонок. Мне было лет шесть-семь, не больше. Все шло хорошо, было даже весело. Мы что-то пели, резвились, играли в считалочку, ели сладкое, танцевали, и я был по-настоящему счастлив. Не помню, чтобы мне когда-нибудь еще было так хорошо. Именно в тот день и был сделан снимок на берегу моря, где я стою рядом с мамой, держа в руке ракушку.

Наверное, это был самый счастливый день в моей жизни, но закончился он очень печально. После того, что произошло на том празднике, я никогда больше не осмеливался быть счастливым и давать волю своим светлым чувствам. Была среди нас девочка, наша ровесница, миловидная рыжая девчонка, имени которой я теперь и не вспомню. Меня тянуло к ней как магнитом. Во всех наших играх я старался быть с ней в одной команде, чтобы держать ее за руку, прикасаться к ней, чувствовать ее сладкое дыхание и заглядывать в ее зеленые глаза. Наверное, это невинное чувство было сродни первой влюбленности.

В какой-то момент я почувствовал что-то странное. Наверное, я впервые ощутил, что не соответствую ни среде, ни ситуации, в которой нахожусь. И хотя дети собрались тут из-за меня, я был, так сказать, виновником торжества, но внезапно я почувствовал, что не имею ко всему происходящему ни малейшего отношения. Я – чужой. Я словно провалился в странный сон и увидел себя со стороны. Пугающий взгляд из зазеркалья. Или это не я увидел себя, а кто-то другой, исполненный недобрых намерений, стал следить за мной изнутри меня самого, будто из расколотого зеркала. Мое настроение резко изменилось, мне захотелось, чтобы все ребята ушли. Мальчишка, похожий на меня, сидел в компании веселящихся сверстников, и ему было очень одиноко: приглядевшись, я узнал в нем себя. Так вот впервые произошло расщепление моего сознания. Ко мне подошла рыжая девчонка, моя дворовая подруга. Села рядом и положила мне руку на колено. «Тебе грустно?» – спросила меня добрая девочка. И в этот момент мне захотелось схватить со стола нож, которым мы только что разрезали праздничный торт, и полоснуть ее по лицу. Мне захотелось проткнуть ее зеленые глаза. Но сама эта мысль так меня напугала, она была так внезапна и непривычна для меня, что я дернулся, отбросил руку девочки с колена и стремительно выбежал вон из комнаты. Больше я к людям не возвращался.