Джон Коннолли - Любовники смерти

Кровать. Нет кровати.

Звук капающей из крана воды. Нет звука.

На лестнице послышались шаги. В дверях появилась женщина. Ее лицо было ясно видно в свете из окна у меня за спиной. Она казалась обеспокоенной.

– Что ты делаешь? – спросила она.

Я попытался ответить, но не смог.

Кровать. Нет кровати. Вода. Шаги, но женщина не двигалась.

Она огляделась, и я понял, что она видит то же, что и я: миры поверх миров.

– Это не спасет тебя, – проговорила она. – И ничто не спасет.

Она приблизилась. Двинувшись, она вынула израсходованную обойму и собралась вставить новую, но замерла и посмотрела влево.

Кровать. Нет кровати. Вода.

Рядом с ней появилась маленькая девочка, а потом из тени у нее за спиной появилась другая фигура – женщина со светлыми волосами, ее лицо теперь было видно, впервые с тех пор, как я застал ее на кухне, и где когда-то были только кровь и кости, теперь была жена, которую я любил до того, как над ней поработало лезвие.

Свет. Нет света.

Пустая прихожая. Прихожая больше не пустая.

– Нет, – прошептала темноволосая женщина. Она загнала полную обойму в магазин и попыталась выстрелить в меня, но ей как будто было трудно прицелиться, словно ей мешали фигуры, которые я мельком заметил. Пуля попала в стену в двух футах слева от меня. Я с трудом приоткрыл глаза и, засунув руку в карман, ощутил ладонью компактный прибор. Я вытащил его и направил на женщину, когда она, наконец, вырвала свое оружие, левой рукой оттолкнув что-то позади себя.

Кровать. Нет кровати. Падающая женщина. Сьюзен. Маленькая девочка рядом с Семъяйзой, дергающая ее за штанину, царапающая ей живот .

И сама Семъяйза в своем истинном обличье, нечто сгорбленное и темное, с розовым черепом и крыльями: безобразие с ужасными остатками красоты.

Я поднял свое оружие. Ей оно показалось фонариком.

– Ты не можешь меня убить, – сказала она. – Этой штукой.

И с улыбкой подняла пистолет.

– И не хочу, – с трудом выговорил я и выстрелил.

Маленький шокер С2 не мог промахнуться с такого расстояния. Загнутые электроды вонзились ей в грудь, и она упала, дергаясь, когда ее ударили пятьдесят тысяч вольт, пистолет выпал у нее из руки, и тело скорчилось на полу.

Кровать. Нет кровати.

Женщина.

Жена.

Дочь.

Темнота.

Я запомнил голоса. Вспоминаю, как с меня сняли пуленепробиваемый жилет, и кто-то прижал к моей шее марлевый тампон. Я увидел, как Семъяйза борется со схватившими ее, и мне показалось, что я узнал одного из молодых людей, которого видел с Эпштейном на этой неделе. Кто-то спросил меня, как я себя чувствую. Я показал им кровь на руке, но ничего не сказал.

– Артерия не задета, иначе вы бы уже умерли, – сказал тот же голос. – Пуля оставила чертовски большую борозду, но вы будете жить.

Мне предложили носилки, но я отказался. Я хотел оставаться на ногах. Если бы я лег, я бы, несомненно, снова потерял сознание. Мне помогли спуститься с лестницы, и я увидел самого Эпштейна; он опустился на колени рядом с Хансеном, над которым хлопотали двое медиков.

И увидел Мейзера с руками за спиной и висящими на теле электродами тэйзера. Над ним стоял Ангел, а рядом Луис. Когда я спустился, Эпштейн встал и подошел ко мне. Он коснулся рукой моего лица, но ничего не сказал.

– Нужно отправить его в больницу, – сказал один из тех, кто поддерживал меня. Вдали послышались сирены.

Эпштейн кивнул и, взглянув на лестницу у меня за спиной, сказал:

– Одну минутку. Ему нужно это увидеть.

Еще двое стали спускать вниз женщину. Ее руки были связаны за спиной пластиковыми лентами, а ноги связаны у лодыжек. Она была такой легкой, что ее приподняли над полом, хотя она продолжала вырываться, а ее губы шевелились, шепча что-то вроде заклинаний. Когда ее поднесли ближе, я отчетливо услышал:

– Dominus meus bonus et benignitas est.

Когда они спустились, кто-то еще взял ее за ноги, так что она оказалась вытянута горизонтально между державшими ее. Взглянув направо, она увидела Мейзера, но прежде чем успела что-то сказать, между ними встал Эпштейн.

– Мерзость, – сказал он, глядя на нее сверху вниз.

Она плюнула в него, и плевок остался у него на пальто. Эпштейн отошел в сторону, чтобы она снова могла увидеть Мейзера. Тот пытался подняться, но Луис подошел и поставил ногу ему на горло, прижимая его голову к стене.

– Давайте, полюбуйтесь друг на друга, – сказал Эпштейн. – Вы видитесь последний раз.