Михаил Зайцев - Час ворона

Когда-то турецким воинам запретили шататься по Стамбулу с мечами на поясах. Разрешили носить с собой исключительно ножи. Послушные турки проявили завидную сообразительность, и разрешенные к ношению ножики стремительно эволюционировали до размеров короткого меча, именуемого ятаганом.

— Рубаху сними, — прошептал в ухо Виктору седой, оказавшийся рядом.

Виктор стянул рубаху через голову. Он тоже был прилично накачан, но до Чингисхана явно не дотягивал. В зале кто-то свистнул, кто-то засмеялся, кто-то затопал ногами.

Виктор поискал глазами среди зрителей Арчи и Марину — и не увидел их. Он не мог знать, что его попутчики вместе с Яшкой и еще десятком прихлебателей питерского авторитета-беспредельщика сидят сейчас в соседней, не менее просторной комнате и наблюдают происходящее в зале на экране гигантского телевизора. Также Виктор не мог знать о том, что гостеприимная дача предоставлена Яшке всего на одну ночь известным деятелем питерской мэрии в обмен на «списание долгов». Зато Виктор увидел в углу зала гроб с открытой крышкой и, каким бы наивным парнем он ни был, сразу догадался — похоронная принадлежность поджидает одного из бойцов. Либо его, Виктора, либо Чингисхана.

Меж тем по залу сновали вышколенные служки. Принимали у иностранных господ ставки. Вежливо, на безупречном английском отвечали на вопросы относительно личностей гладиаторов и не забывали подобострастно улыбаться.

Наконец в центр импровизированной арены вышел седой и, прося тишины, поднял руку. Седой что-то быстро произнес по-английски, Виктор не понял, но очень удивился. Затем человек в тельняшке (рашн экзотик!) заговорил по-русски, обращаясь к Виктору и Чингисхану:

— Я хлопну в ладоши, и вы начинаете, ясно?

Оба бойца молчаливо согласились.

— Биться от души и до смерти, поняли?

Опять согласное обоюдное молчание. Седой отошел в дальний угол зала, картинно развел руки и на мгновение замер. В зале воцарилась абсолютная, мертвая тишина. Именно так, по мнению адептов дзэн-буддизма, звучит хлопок одной ладони.

Ни Виктор, ни Чингисхан не шелохнулись. Стояли друг против друга, будто все творящееся вокруг их совершенно не касается.

Чингисхан своею полной неподвижностью демонстрировал презрение к противнику, а Виктор просто-напросто был настолько подавлен, что забыл обо всем. И обо всех. О Сашке, о Марине, о Петровиче, о себе. «Зачем я здесь с ножом в руке? Кто эти люди вокруг? Мама, мне страшно! Мамочка!»

Ладошки хлопнули.

Чингисхан с завидной быстротой прыгнул вперед и полоснул ятаганом по обнаженной груди застывшего в ступоре Виктора.

Красная кровавая полоска на бледной коже. Дружный вздох зала, и ятаган снова свистит в воздухе. Виктор еле-еле успел отшатнуться. Лезвие сверкнуло в миллиметре от глаз — и сразу же острая боль в паху: Чингисхан лягнул его ногой в промежность. Виктор согнулся, острозаточенная сталь неласково погладила его широкую спину, оставив на память багряно-красную полоску. Сильный удар по затылку — Виктор упал на пол. Короткий нож с тяжелой рукояткой выпал из ослабевших пальцев Виктора и отлетел далеко в сторону.

Недовольные зрители зашумели, скривился Яшка в соседней комнате. Сейчас Чингисхан заколет парня, как свинью, — и все, представление окончено.

— Поиграй с ним подольше! — властно выкрикнул команду седой из угла зала.

Чингисхан понимающе подмигнул седовласому. Не спеша ногой перевернул окропленное кровью тело Виктора на спину, поставил свою босую стопу на горло поверженного противника. Ятаган ожил в умелых руках, закружился в воздухе и, внезапно опустившись вниз, начертил на животе Виктора две ровные неглубокие борозды.

Новая волна боли, как ни странно, вернула Виктора из мира отчаяния в реальность. Он с дикой, звериной ненавистью взглянул снизу вверх на своего мучителя, убийцу друга Сашки, и прошептал посиневшими губами:

— ГАД!

Ятаган серебристой размазанной тенью мелькал над головой уверенного в своей победе Чингисхана, когда ставшие на зависть цепкими и сильными пальцы Виктора вцепились в пережимающую горло стопу. Правая рука поймала щиколотку врага в капкан, а левая захватила в щепоть маленький уродливый мизинец и резко крутанула его. Хрустнули хрящики.

Чингисхан, только что надменный и гордый, взвыл от боли, инстинктивно отдергивая покалеченную стопу. Виктор чуть придержал захваченную ногу, потом с силой оттолкнул ее от себя, искусно попадая в резонанс с движением непроизвольно отшатнувшегося Чингисхана. Тот, потеряв равновесие, свалился на пол, а Виктор был уже на ногах. Два быстрых прыжка — и он рядом с потерянным ножом. Знакомая рукоятка, стоило ее коснуться, послушно вросла в руку, став ее продолжением, неотъемлемой частью.