Михаил Зайцев - Час ворона

Когда Иннокентий сумеет освободиться — не берусь строить прогнозы, а вот очнется он совсем скоро. Едва я успел привязать милиционера к березовому стволу, как он замычал, замотал головой. Я не стал затыкать рот Иннокентию кляпом. Пусть орет, зовет на помощь. Памятуя о не слишком оживленном движении на шоссе, орать придется долго и громко.

Когда тащил Кешу в кювет, прихватил и его табельный «Макаров», сунул пистолет в расстегнутую кобуру. Возвращаясь из леса на шоссе, я все еще сомневался — а не слишком ли опрометчиво поступил. Быть может, стоило присвоить оружие? Нет! Я правильно сделал, что не взял пистолет. Холуи Агиевского, один черт, отнимут пушку, когда будут обыскивать. А шмонать меня будут пренепременно, Агиевский боится сюрпризов. Пусть шмонают! Мой специальный сюрприз для Михаила Александровича все равно не найдут, ибо он нематериален. Но он есть, есть сюрпризец, да еще какой, любо-дорого! Спасибо менту Кеше — встретился на пути, натолкнул на интересную мысль, на базе которой моментально выстроился четкий план дальнейших действий. Я все же, черт возьми, режиссер-постановщик и по профессии, и по призванию. И я сумею правильно поставить, разыграть и срежиссировать грядущую драму, спектакль для двух актеров в окружении кучи статистов. Что есть театр и кино? Искусство обмана, притворства и имитации реальной жизни! А кто такой режиссер? Искусный, профессиональный обманщик и имитатор, вот кто!

Вырвавшись из леса, я почтил своим вниманием милицейский мотоцикл — выдернул ключики из замка зажигания и, размахнувшись, зашвырнул их подальше. А предварительно завел мотоциклетный мотор. Нехай тарахтит на холостом ходу. Во-первых, шум мотора будет заглушать Кешины крики о помощи, а, во-вторых, у проезжающих мимо водителей пустой тарахтящий мотоцикл вызовет меньше подозрений. Эка невидаль — хозяин тарахтелки тормознул и отлучился в лесок пописать, с кем не бывает? Все, с мотоциклом разобрался. Теперь вперед и быстро, подальше от места преступления. Бегом вдоль шоссе, трусцой, не обращая внимания на боль в ушибленной коленке.

Я бежал, и каждая клеточка уставшего тела вибрировала от радости, ибо на бегу я обдумывал свой план мести мракобесу Агиевскому, а чем тщательнее я его обдумывал, тем больше он мне нравился. Да, я понимаю, это должно казаться странным, однако я действительно радовался! Ведь я нашел все же, черт побери, выход из безвыходного положения! Решил задачу, не имеющую решения! И пусть, в конце концов, я погибну, проиграю, однако не всухую! Меня распирало то же радостное чувство, что и Лешку Митрохина, после того как он зарезал мастера стиля Дракона. Ощущать себя марионеткой, этакой куклой на веревочках, Буратино в театре Карабаса Барабаса, поверьте мне — хуже всего! И великое счастье, когда марионетка находит возможность не дергаться, а дергать за веревочки! Честное слово — великое счастье!

Я пробежал порядка полутора километров вдоль кромки асфальта, когда впереди показались две машины-иномарки. Одна из автомашин-иностранок затормозила возле меня, вторая обогнула блестящую подругу и проехала дальше, наверное, проверить наличие или отсутствие «хвоста».

Из машины, остановившейся рядом со мной, запыхавшимся и взмокшим, вылез Антон. Голова у Антона оказалась перебинтована, смотрел он неласково, заговорил грубо.

— Здорово, супермен, — процедил Антон сквозь зубы. — Не притомился в бегах, болезный? Вона, как потом от тебя разит, за версту слышно.

— Спасибо за интерес к моему здоровьицу, — ответил я вежливо и поспешил справиться в свою очередь о самочувствии собеседника: — А у тебя как, Антоша: головушка не болит? Не сильно я тебя зашиб, а?

— Ах ты, паскуда! — Антон шагнул ко мне, сжал кулаки, размахнулся, но не ударил, сдержался.

— Чего ж ты? — улыбнулся я ехидно. — Замахнулся, так бей, не стесняйся. Или боишься, хозяину твоему нажалуюсь? Или хозяйку ссышь прогневать? Ведь был же, конечно, приказ меня не трогать. Слабо хозяйские приказы тебе, холую, нарушать. Сейчас плюну в рожу, и ты, падла, утрешься!

Антон побагровел, но поспешил отступить на пару шагов. Вот кретин! Действительно поверил, что я стану плеваться. Однако я угадал — приказ беречь и холить Станислава Сергеевича существует. Приговоренный к казни по замыслу устроителя экзекуции должен взойти на плаху собственными ножками, без посторонней помощи. Это хорошо, значит, прежде чем начнется дробление костей и вытягивание жил, запланирован душевный разговор. Он-то как раз, разговорчик по душам с Мишей Агиевским, мне и нужен, ибо вовремя сказанное меткое слово способно оказать разрушительное действие, сопоставимое с ударом серпом по яйцам, и я уже заготовил добрый десяток словечек-серпов, продумал тактику и стратегию ментальной атаки, готов к словесной перепалке с уродом Агиевским, впрочем, так же готов и к рукопашной схватке, которую, я надеюсь, спровоцируют мои острые словечки.