Ю Несбё - Охотники за головами

– Я предложил ему сделку. Велел моему товарищу держать его, а сам засунул его руки в мясорубку и сказал, что мы провернем их и скормим фарш собаке у него на глазах. Тут он и заговорил.

Я молча кивнул, представив себе эту сцену. Двери лифта открылись, и мы пошли к выходу. Я распахнул перед Греве входную дверь.

– А что было потом, когда он все сказал?

– В каком смысле? – сказал Греве, щурясь на небо.

– Ты-то выполнил свою часть сделки?

– Я-то… – ответил Греве, достал из нагрудного кармана темные очки «Мауи-Джим-Титаниум» и надел их. – Я всегда выполняю свою часть сделки.

– Значит, простой арест? Стоило ради этого два месяца охотиться за этим типом, да еще рискуя жизнью?

Греве тихо рассмеялся:

– Ты не понимаешь, Роджер. Для таких, как я, прекратить охоту – это невозможно. Я, как и моя собака, – результат селекции и дрессировки. Риска для нас просто не существует. Я как запущенная ракета с тепловым наведением – ее не остановишь, она сама, в силу своего устройства, стремится к саморазрушению. Вот тебе случай проверить свои познания в психологии. – Он взял меня за локоть, улыбнулся тонкой улыбкой и прошептал: – Только этот диагноз держи при себе.

Я продолжал стоять, придерживая дверь.

– А девушка? Ее ты как заставил заговорить?

– Ей было четырнадцать лет.

– И?

– А сам как думаешь?

– Я не знаю.

Греве глубоко вздохнул.

– Я не понимаю, почему у тебя сложилось такое мнение обо мне, Роджер. Я не допрашиваю несовершеннолетних девочек. Я взял ее с собой в Парамарибо, купил ей билет на самолет из собственного солдатского жалованья и первым же рейсом отправил домой к родителям, пока суринамская полиция не успела вонзить в нее свои когти.

Я смотрел ему вслед, пока он шел быстрым шагом к серебристому «лексусу-GS430» на парковке.

Этот осенний день был ослепительно прекрасен. А в день моей свадьбы шел дождь.

Я в третий раз нажал на кнопку Лотте Мадсен на щитке домофона. Правда, таблички с именем рядом не было, но я уже столько раз в жизни звонил в эту дверь на Эйлерт-Сундтс-гате, что вряд ли мог перепутать.

Стемнело и похолодало рано и резко. Я поежился. Лотте долго медлила, когда я позвонил ей с работы после обеденного перерыва и спросил, можно ли к ней зайти после восьми. Когда же она наконец довольно односложно удостоила меня аудиенции, я понял, что это было, видимо, нарушение данной самой себе клятвы: никогда больше не иметь дела с человеком, который ее так безжалостно бросил.

Домофон закурлыкал, и я рванул на себя дверь подъезда, словно боясь упустить единственный шанс. И пошел по лестнице, не воспользовавшись лифтом, чтобы не столкнуться с каким-нибудь любопытным соседом, который запросто начнет разглядывать, опознает и сделает выводы.

Лотте чуть приоткрыла дверь, и я смог разглядеть ее бледное лицо.

И шагнул внутрь, закрывая за собой дверь:

– Вот и я.

Он не ответила. Как обычно.

– Ну как поживаешь? – спросил я.

Лотте Мадсен пожала плечами. Вид у нее был такой же, как в первый раз, когда я ее увидел, – испуганный щенок, маленький, взъерошенный, с растерянными карими глазами. Сальные волосы, свисающие вдоль лица, сутулые плечи, бесформенная одежда неопределенного цвета, оставляющая впечатление, что эта женщина скорее стремится спрятать, чем продемонстрировать свое тело. Для чего у нее не было никаких оснований. Лотте была стройная, прекрасно сложенная, с чистой великолепной кожей. Но излучала покорность, как, видимо, все женщины определенного типа, которых вечно бьют, вечно бросают и которые никогда не получают то, чего заслуживают. Наверное, этим она и пробудила во мне то, о существовании чего я и сам не догадывался: покровительственный инстинкт. В довесок к почти платоническим чувствам, давшим начало нашей непродолжительной связи. Или интрижке. Интрижке, да. Связь – это настоящее время, интрижка – прошедшее. Я впервые увидел Лотте Мадсен на вернисаже у Дианы прошлым летом. Она стояла в другом конце зала, не сводя с меня взгляда, и спохватилась слишком поздно. Застать женщину на месте преступления всегда приятно, а так как я не был уверен, что ее взгляд снова обратится ко мне, то сам устремился к той картине, которую она разглядывала, и представился. Скорее из любопытства, разумеется, поскольку все еще был – в силу моей натуры – патологически верен Диане. Злые языки, возможно, утверждали, что это был результат оценки рисков, а не любви. Ведь я знал: в том, что касается привлекательности, Диана – игрок более высокого дивизиона, чем я, а значит, я не могу воспользоваться подобными шансами, не рискуя угодить в дивизион ниже.