Яна Гецеу - Золотые ключи от сказки

Пойдут ребятишки за ягодами, а Кривонос в кустах таится. Заметит, что мальчонка ко рту ягодку подносит и орет страшным голосом: «Как ты ягоду ешь, так и я тебя съем». Ребятишки пугаются, плачут, а он и рад.

А то вывернет овчинный тулуп мехом наверх и ввалится к девкам в баню. Девки, кто в дверь, кто в окно с перепугу. А он, знай, хохочет.

Да и жадный он был. Ничем не делился. А даст кому жменю зерна, так потом две требует.

По осени, после Покрова, ходил Кривонос на болото за клюквой. А зимой менял на хлеб и кур. Свою-то клюкву деревенские до Николы зимнего съедали. Ребятишек у всех мал-мала. А клюква – лучшее лекарство. Неси каравай, получишь стаканчик клюквы. За курочку – два стакана. Да и стакан-то обрезанный.

И на этот раз собрался Кривонос за клюквой. Говорили ему, про зверя болотного. Он только отмахнулся. У меня, говорит, кол осиновый припасен. Куда зверю против кола. Взял две корзины побольше, да и пошел.

Только начал клюкву собирать, схватил его зверь болотный. Задохнулся Кривонос в тине, заплакал, запричитал: «Отпусти меня, зверь болотный! Все, что захочешь, для тебя сделаю!».

– Все ли? – зарычал зверь.

– Все, все.

– Ну, так приведешь мне сюда девочку Лесю. Больно она мне понравилась. А не приведешь, шкуру с живого спущу.

– Приведу, – заверил Кривонос, поклонился зверю болотному и домой побежал.

Отдышался дома, медовухи выпил и подумал: «Нашел дурня! Не поведу я никого, и сам не пойду». В тот же миг загрохотало за окном, свеча на столе погасла, болотная сырость заполнила дом. Рык звериный оглушил Кривоноса.

– Не приведешь, значит?

Плюхнулся бедолага на колени.

– Приведу, приведу! Завтра же!

Всю ночь не спал Кривонос. Думал, как девчонку Леську в лес заманить. И придумал.

В сундуке у него хранилась кукла. Сестра в нее играла. А потом замуж вышла и в другую деревню переехала. К нему носа не кажет. Подобреешь – приходи, сказала. Выкинуть хотел куклу, но больно хороша. Может, купит кто. Кинул в сундук.

Вот кукла и пригодилась – жизнь ему спасет.

Привязал Кривонос куклу на веревку и положил возле Лесиного дома. Вышла утром Лесечка гулять. Мать в огороде копается, но то и дело кричит.

– Что ты делаешь?

– Цветочки рву.

– Рви, моя хорошая. Рви, ягодка.

Через какое-то время опять.

– Что ты делаешь, Лесечка?

– С бабочкой играю.

– Играй, милая, играй, ягодка.

Тут Леся куклу увидела и хотела ее поднять, но куколка отъехала. Леся снова к кукле, та дальше. Так и до лесу добралась. Схватил ее Кривонос. Засунул в мешок и потащил.

А мать спрашивает.

– Лесечка, что делаешь?

Не отвечает Лесечка. Вскочила мать как полоумная.

– Лесечка, – кричит. – Лесечка!

И к лесу кинулась.

Кривонос быстрей побежал: «Как бы не догнала, оглашенная».

Прибежал на болото, снял мешок. Увидел зверь болотный Лесечку и спрашивает.

– Испугалась, милая?

– Да, – отвечает Лесечка. – Сейчас меня есть будешь, а меня мама ищет.

– Ну, беги к маме. Да, смотри, не оглядывайся.

Побежала Лесечка со всех ног.

А зверь рычит вслед.

– Не ем я маленьких девочек. Я землю от нечисти освобождаю.

Сказал и утащил Кривоноса в болото. Больше его и не видели.

Было то или не было, да только и сейчас рассказывают в походах у костра историю про двух братьев. Сидят парни да девушки смотрят на языки пламени, что манят, завораживают, играются. А слова сказующего, словно песня, льются по округе заставляя притихнуть и прислушаться.

«Бродили по свету два брата, Сиян и Обрин. Один, словно день, был светел и лицом и волосом. Второй же, словно ночь беспроглядная, чернобровый и пронзительный ледяной взгляд светло-голубых очей. И были братья неразлучными, всегда друг друга поддерживали. Забрались как-то они в лес густой, непроходимый. Кое-как пробрались через чащобу, вышли на опушку и тут же замерли. Тишина стояла такая, что от ног до кончиков ушей холодок пробежал. Ни птица мимо не пролетит, ни зверь не пробежит, даже ветер не гуляет, не озорничает. Впереди показалась голая сухая земля в трещинах. Ни кустика, ни травиночки, только пыль лежит не шелохнется. Ровным кругом опушка та очерчена.

В центре круга лежали два черепа, словно предупреждение о погибели. Вдруг, будто из-под земли, старушка появилась, вся в лохмотьях, с клюкой в костлявой руке. Посмотрела она на братьев своими черными глазами – пуговками, прищурилась и спросила скрипучим голосом: