Джеймс Уилсон - Игра с тенью

— А! — Он продолжал улыбаться, но даже выдержка опытного дипломата не смогла скрыть мгновенного удивления.

«О небеса! — подумалось мне. — Неужели она не сообщила ему даже об этом?»

К моему изумлению, леди Истлейк внезапно зарделась и разразилась приглушенным смехом, будто непослушное дитя, сознающееся в очередной шалости. Сэр Чарльз поймал ее взгляд и ответил грустной улыбкой. Смысл этой сцены остался мне непонятным.

— Это будет, не сомневаюсь, трудной задачей, — пробормотал он, поворачиваясь ко мне. — Я сочувствую любому, кто соприкасается с жизнью Тернера. Даже Торнбери.

— У сэра Чарльза такое чувствительное сердце, — заявила леди Истлейк. — Он готов защищать даже жизнь крысы. Торнбери — негодяй, и к тому же он едва ли компетентен. Он заслуживает публичной порки и высылки.

Сэр Чарльз улыбнулся и покачал головой.

— Подобающее место для автора такого сорта — колония уголовников, — сказала леди Истлейк. — Располагая столь сенсационным материалом, он не должен был давать волю воображению.

— Тернер совсем не прост, — добродушно запротестовал сэр Чарльз. — Я должен с прискорбием сознаться, что мало знаю о вашем брате и только со слов Элизабет, мисс Халкомб, — (я подумала: «Боже! Какое унижение для бедного Уолтера!») — однако не сомневаюсь в его превосходных способностях. И все же, не сбили ли его с толку бесконечные загадки и противоречия?

Мне вспомнился странный путь, проделанный Уолтером за последние месяцы: мгновения восторга и отчаяния, мальчишеского энтузиазма и молчаливой растерянности. И, не желая уронить Уолтера в их мнении либо заставить сомневаться в его способностях, все-таки кратко ответила:

— Да.

— Порою я думаю, — продолжил сэр Чарльз, — что последствия деятельности Тернера весьма неоднозначны.

— Однако ты должен признать, что подобный взгляд справедлив лишь отчасти, — сказала леди Истлейк. В ее голосе прозвучала резкость, которая удивила не только меня, но, видимо, и ее саму, поскольку она порывисто подалась к мужу и добавила уже мягче: — Хотя, несомненно, в данных обстоятельствах он вполне понятен.

В каких обстоятельствах? Я надеялась, что сэр Чарльз войдет в мое положение и, сжалившись, пояснит, в чем дело. Но он только устало улыбнулся и покачал головой.

— Он всегда любил тайны и ребусы, моя дорогая, — произнес он. — Вспомни его картины. Они полны намеков и загадочных иносказаний.

— «Как вам это понравится», — сухо сказала леди Истлейк.

Сэр Чарльз кивнул и рассмеялся. (И только теперь я понимаю почему. О, моя слепота и несообразительность!)

— Вам знакома эта картина, мисс Халкомб?

— Не думаю…

— Она написана на сюжет из «Двенадцатой ночи». Сэр Тоби Белч, сэр Эндрю Эгьючик, Оливия и ее спутники — жульничество и прятки в саду. Недавно пьесу проиллюстрировал Стотард. [10] Томас Стотард (1755–1834) — английский неоклассический художник. — Примеч. перев.

— Она не знает Стотарда, мой дорогой, — заметила леди Истлейк.

— Нуда, конечно. Он старейший член Академии. Известен своей полной глухотой. И упорной приверженностью традициям Ватто.

Он сделал паузу и выжидающе мне улыбнулся. Очевидно, что в его высказывании таился некий скрытый смысл, однако, несмотря на все старания, я не смогла его обнаружить. В конце концов леди Истлейк пришла мне на помощь и подсказала:

— Вам известно второе название «Двенадцатой ночи»?

— Да, «Что вам угодно».

Она ободряюще кивнула.

— Только тут Ватто, — произнесла я ошарашенно. — «Ватто вам понравится». [11] Обыгрывастся созиучие в английском языке имени Ватто и начала названия «Как вам это понравится». — Примеч. перев.

Оба рассмеялись.

— Эта картина, — пояснил сэр Чарльз, — насмешливый намек на Стотарда. И, одновременно, косвенное признание его мастерства.

Я ощутила — как иногда бывает во сне — словно меня без предупреждения ввели в мир, где действует совсем иная логика: в мир странных, ложных, тупиковых путей и слов, в котором у обрывка веревки оказывается три конца, и ни один из них ни к чему не привязан. Без сомнения, это пугало и выбивало почву из-под ног, но в то же время возбуждало, ибо, казалось, предлагало ключи (пусть и в самом извращенном виде) к пониманию некоторых картин и мотивов, которые так поразили меня в Мальборо-хаусе. Возможно — осенило меня внезапно, — сэр Чарльз способен истолковать даже полотно «Залив Байя» и объяснить, почему оно внушает такую тревогу. Месяцем ранее я бы прямо попросила его об этом, однако теперь не находила в себе необходимой смелости. Разве он (заспорила я с собой) — не директор Национальной галереи и одновременно не президент Королевской академии? И не попаду ли я в еще худшее положение, поставив под сомнение репутацию его жены, которая оказала мне честь и обращалась со мной как с другом и человеком, равным ей по интеллекту, если обнаружу всю глубину своего невежества и непонимания? Нет ничего хуже, чем потерять самоуважение, будучи не в силах сохранить уважение окружающих.