Джеймс Уилсон - Игра с тенью

Однако в этот момент миссис Чамберс поставила перед нами чашки. Мы замолкли и благодарно следили за тем, как она разливает чай.

— Ну вот, — сказала Бетти, закончив свое дело. — Приятно было познакомиться с вами, мисс Халкомб. — Она сняла с окна носовой платок и протянула мне: — Надеюсь, вас не затруднит вывесить его снова, когда вы соберетесь уходить; я пойму, что мне пора прийти и убрать здесь.

— Дай Бог тебе здоровья, Бетти, — пробормотал мистер Пэдмор, когда она удалилась. — Она такая… такая… — а потом, совершенно неожиданно, его веки моргнули и сомкнулись, а голова качнулась вперед.

— Вы говорили… — начала я громко.

Но мистер Пэдмор не пошевелился.

Мысль о том, что сон придет туда, куда не добралась смерть, и лишит меня насущно необходимых сведений, вызвала панику, и, почти не раздумывая, я подскочила и потрепала мистера Пэдмора по плечу. Благодарение Богу, этого оказалось достаточно. Он вздрогнул, открыл глаза и посмотрел на меня. Кажется, какое-то мгновение он не понимал, кто я; но затем произнес:

— А, мисс Халкомб, мисс Халкомб, простите меня. Мы продвинулись вперед?

— Несомненно, — ответила я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Он издал извиняющийся смешок.

— Боюсь, я поглупел. Совсем позабыл, где…

— Доктор Монро.

— О, да-да. Он был великий покровитель искусств.

— Да, — подтвердила я, терзаясь нетерпением. — Но вы собирались рассказать мне о нем и еще что-то.

— Разве? — Он глубокомысленно нахмурился. — А! Он опекал короля во время его…

— Я знаю об этом!

Я постаралась смягчить свой тон и рассмеялась, однако мистер Пэдмор был смущен и погрузился в озадаченное молчание.

Я дала себе слово более не перебивать его. Вознаграждение последовало через пару секунд, ибо он спросил:

— Больница?

— Какая больница?

— Я должен был упомянуть о ней. Или, возможно, решил, что вы и так знаете? Вифлеемская больница.

— И чем она замечательна?

— Как же, там работал доктор Монро. Директором, доктором или кем-то в таком роде.

Я сознавала, что эти слова имеют особое значение и восполняют некий пробел, которому, казалось, суждено остаться незаполненным, но была слишком озабочена записыванием и не уловила их истинного смысла. В конце концов мистер Пэдмор пришел мне на помощь. С полминуты он смотрел в окно, а потом сообщил с запинками, словно и сам только сейчас это понял:

— И, знаете ли, какое странное совпадение — ведь миссис Тернер тоже сошла с ума и, кажется, окончила сноп дни под его присмотром.

В горле у меня пересохло от возбуждения, и, прежде чем задать вопрос, я заставила себя сделать глоток чая.

— Вы совсем ее не помните?

— Совсем. Думаю, ее держали подальше от посторонних глаз. Она, без сомнения, обладала неуправляемым темпераментом и могла распугать посетителей. Я припоминаю… Я припоминаю…

Он сделал паузу и наморщил лоб, определенно стараясь восстановить в памяти эпизоды семидесятилетней давности. Когда ему все-таки удалось связать их в логическое целое, он удовлетворенно кивнул и продолжил:

— Семья, полагаю, жила в подвальном помещении. И, как я припоминаю, однажды я услышал душераздирающие вопли и стоны, которые доносились из-под лестницы. Мистер Тернер укладывал мои кудри, или что-то в этом роде, — он был бодрый, жизнерадостный субъект маленького роста, вечно подскакивающий на носочках, будто воробей. Поначалу он рассмеялся и попытался превратить все в шутку. Но тут мимо нас вихрем пролетел мальчик, бледный как смерть, и выбежал на улицу; и мистер Тернер, извинившись, отправился вниз, чтобы успокоить жену.

— Когда это произошло?

Мистер Пэдмор пожал плечами и нахмурил брови.

— Восемьдесят девятый, девяностый или девяносто первый. Думаю, с тех пор я ничего о ней не слышал. Но через год или два Тернер сообщил мне, что его сын снял мастерскую в другом конце Хэнд-корт, и, помнится, я подумал: он хочет убраться от матери подальше. — Он помолчал и вздохнул. — О! Насчет Вифлеемской больницы, мисс Халкомб. Жестокий поступок. Полагаю, теперь она стала приличнее, но тогда там был ад. Я могу это засвидетельствовать, ибо навещал однажды несчастного друга, который позже повесился. Зимой его запирали, словно плененное животное, с одним соломенным матрасом вместо постели; летом его тормошили, терзали и окатывали ледяной водой.

Он потряс головой, не в силах выразить возмущение иначе. Глаза мистера Пэдмора заполнились слезами, и он продолжил дрогнувшим голосом: