Владимир Кирсанов - Агатовый Переход

Ярость криком рвалась из горла, но бессильно захлебывалась в подступающих рыданиях. Мозг мертвой хваткой вцепился в стоящий перед глазами образ и неустанно транслировал картину, приносящую боль, которая раздавливала, ломала все изнутри. Может быть, слезы смогли бы прорвать плотину сухих рыданий, но слез не было, и боль становилась невыносимой. Нахлынувшие чувства распирали Агату, ей хотелось упасть и кататься по полу, отчаянно молотя по нему руками и ногами, но последними усилиями воли она сдерживала себя. Наверное, надо было куда-то позвонить, что-то сделать, надо было прекратить этот нескончаемый кошмар. Но изворотливый ум с иезуитской жестокостью опять нарисовал перед мысленным взором до боли знакомую мужскую фигуру и фигуру молодой женщины. То, как он шел рядом с ней, как при ходьбе касался ее тела, как жестикулировал, рассказывая своей спутнице что-то, видимо очень забавное, давало ей по-женски безупречно точное и очень гадкое, как прикосновение к змее, чувство измены.…

Наконец, глубоко, в груди что-то хрустнуло, словно сломавшись, из глаз безудержным потоком хлынули спасительные слезы. Случившиеся было неожиданным, как выскочивший на ночную дорогу испуганный лось. Ни объехать, ни затормозить. И ей оставалось только идти навстречу, набросив на лицо маску презрительного равнодушия. А в расширившихся, от распускающей свои ядовито-острые лепестки ревности глазах, уже леденела печаль неотвратимого расставания.

Олег не сразу увидел ее, а, увидев, не сразу узнал. Потому что её лицо изменилось неузнаваемо став похожим на застывшую посмертную маску. Встретившись с Агатой взглядом глаза в глаза, он по инерции еще что-то продолжал, улыбаясь договаривать своей спутнице, а зрачки уже пугливо забегали по кривой траектории обмана, в поиске сладкой отравы лживых слов, объясняющих пикантность ситуации.

Всегда ожидание смерти много хуже самой смерти, ум человеческий среди всех возможных путей реализации тех или иных событий особенно живо погружается в картины пессимистические и разрушительные. Катиться с горки всегда легче, чем карабкаться вверх. Генерирование радости и оптимизма в восприятии мира, безусловно, требует некоторых усилий и главное – осознанности происходящих вокруг человека событий. Окунув себя с головой в мир горестных переживаний, важно вовремя выйти из этого состояния, пока оно не стало преобладать в стратегии внутреннего диалога.

В тот вечер Агата ждала и боялась его звонка, как будто в чем-то была виновата, но телефон молчал, и это молчание тяжелым прессом выдавливало из души все силы. Напряжение достигло такого внутреннего накала, что мобилизовались защитные силы организма, у нее вдруг возникло ощущение иррациональной отстраненности от окружающего мира. Так иногда бывает во сне, когда вдруг осознаешь, что переживаемый кошмар всего лишь сон, после чего сразу появляется чувство безопасного отлучения от потно-липкого ночного ужаса. Она обнаружила себя сидящей на полу, вещи были разбросаны в паническом беспорядке. Рыдания перестали сотрясать ее тело, и в наступившей тишине Агата отчетливо ощутила, как с каждой уходящей минутой, разваливалась, ломаясь на куски, вся её чудесно распланированная жизнь.

Прошло несколько бессмысленных и суетных дней, наполненных тревожным ожиданием. Окружающие стали замечать, как вдруг резко она подурнела. Под глазами залегли темные круги, уголки губ горестно опустились. Она как-то вся съежилась и потеряла свой живой лоск. Будучи погруженная с головой в безостановочный мысленный разговор с ним, она не замечала этих метаморфоз на своем лице. Однако, набрасывая привычный утренний макияж, скорее интуитивно, чем осмысленно старалась подчеркнуть угасшие глаза и заретушировать вдруг появившиеся морщинки так заметно старевшие ее.

Олег появился внезапно. Его въезжающую во двор машину Агата увидела, когда по счастливой случайности решила покурить у окна. Мгновенно охватившее волнение лишило всякой логической последовательности её действия. Метнувшись испуганной белкой в комнату, она на ходу сорвала с себя домашнюю одежду и застыла ошалело перед утробой вместительного шкафа. Лихорадочно перебирая вещи руками, выбрала свое самое последнее, безумно дорогое, приобретенное специально для него платье, впрыгнула в него и закрутилась волчком, пытаясь застегнуть длиннющую молнию на спине. И вдруг замерла, осознав всю нелепость своих приготовлений. Мучительная боль, затаившаяся на время, вдруг резанула острой бритвой по оголенным нервам. Удерживая эту боль в себе, она замычала как-то утробно и, неловко оступившись вдруг, упала. Раздался сухой треск рвущейся ткани, и от этого звука жалость к себе стала просто невыносимой, она уже была готова разрыдаться во весь голос, но в этот момент тренькнул звонок в прихожей.