– Примешь гостя? – Олег стоял на пороге полный внутреннего блеска и какого-то, всегда сводящего её с ума, мужского шарма и наглой уверенности. Открыв дверь, она, не отвечая, сразу повернулась к нему спиной и пошла внутрь квартиры, приглашая этим движением его за собой. Он точно высчитал срок, когда от пережитого шока и обиды Агата перейдет в состояние ожидания каких-то действий от него. Когда эмоции спалят все переживания, и ей станут нужны какие-то объяснения и извинения, тогда она сможет их услышать.
Вообще, сама ситуация его где-то даже забавляла, он давно уже понял, что относится к жизни, как к игре. А игра всегда была его всепоглощающей страстью. Он, как ребенок, превращал в нее все, к чему прикасался. Игрой для него был не только бизнес, политика, все спортивные увлечения, но отношения с женщинами. И это занятие было самым упоительным и любимым. Нет, он не был легкомысленным или ветреным. И в своей среде его слова и дела имели весьма серьезный вес. И вряд ли кто из его друзей или противников подозревали, что все отношения с ними он строит в виртуальном пространстве его стратегий. Поэтому, комбинационно выстраивая готовые и моделируя новые игровые варианты, Олег одновременно создавал и событийную последовательность конкретного развития тех или иных жизненных ситуаций. Это всегда срабатывало, и ему было забавно наблюдать, как люди, вовлеченные в его головокружительную партию, бессознательно выполняли его режиссерский план. Это было похоже на шахматы, только с невыразимо большим количеством уровней, игроков и игровых комбинаций.
К игре с Агатой он серьезно не относился. Это была, по его мнению, слишком простая партия, поэтому, интригуя скорее себя, он оттягивал момент соблазнения, ожидая появление охотничьего азарта. Так домашняя кошка, компенсируя отсутствие реальной охоты, играет с клубком ниток. Она не знала условий этого вида развлечений своего друга, как не подозревала о существовании самой забавы. Поэтому, ступив на зыбкую паутину сотканных ситуативных лабиринтов, марионеточно точно выполняла все, что задумал кукловод.
Потоптавшись на пороге, что должно было очевидно означать некую виноватую неловкость гостя, Олег прошел вслед за ней. Агата чувствовала, как подкашиваются от внезапной слабости ноги, поэтому, войдя в комнату, поспешила присесть, неловко примостившись на краю дивана. Она не знала, что сказать и почувствовала, что боится любых слов, которые сейчас могли бы прозвучать. Девушка ощущала свои руки трясущимися и какими-то противно лишними, и от этого в затянувшейся паузе с суетливым упрямством искала им какое-нибудь место. Наконец, сцепив ладошки, спрятала их между коленями и замерла, уставившись в пол. Ах, если бы он сейчас подошел и прижал её к себе, шепча на ухо слова прощения, она бы сдала свои позиции тихо и практически безропотно. Слишком тяжела была для нее та ноша, которую ей выпало носить последние дни. Она её раздавила и ненасытным вампиром до дна высосала все чувства и физические силы.
Он все понимал. Видел её всю, изможденную и поникшую, донельзя опустошенную переживаниями, сожженную в адском пекле ревности. Её детская беспомощность и беззащитность лишили его желания врать и оправдываться. Олег понял, что она знает гораздо больше того, что увидела своими глазами. Её женская прозорливая душа изведала даже то, что еще только должно было случиться а, изведав, захолодела в ужасе. Сейчас её жизнь могла закончиться от его слов, а могла и вновь затеплиться, разгораясь огнем надежды.
Его мужской опыт подсказывал ему, каких слов она от него ждет. Но, он сделал то, что в понятную ей и ожидаемую схему их объяснения не укладывалось никак. Вместо просьб о прощении обиженная девушка вдруг услышала то, что никак не ожидала услышать…
Как любого игрока, Олега, прежде всего, увлекал сам процесс игры, погружаясь в упоительные волны ощущения всемогущества, он, конечно, хотел в конце любой игры видеть себя победителем. Но самое удивительное было то, что он никогда не выигрывал у женщин. Возможной виной этому был детский комплекс, унаследованный от матери – бесшабашной любительницы горячительных напитков и свободной любви. На трезвую голову мать, банально сломавшаяся после ухода отца, часто срывала на детях свое зло за свою неприкаянную женскую долю. И только пьяная, она слюняво лезла к ним со своими слезливыми ласками. А им, детям, ему – старшему и совсем еще маленькой сестре, было ужасно неловко за нее. Он всем своим детским сердцем стыдливо чувствовал презрение к ней окружающего мира и за это категорически не принимал никакой жалости от него.
Читать дальше