Владимир Кирсанов - Агатовый Переход

Когда отношения между мужчиной и женщиной доходят до некоторой незримой черты, за которой мужчина перестает воспринимать женщину просто как сексуальный объект, он начинает интересоваться событиями из её прошлой жизни. Он болезненно глубоко вонзает жало своего любопытства в ту её загадочную часть, в которой каждая женщина, как в старом шкафу, хранит свои страшные секреты. Эти покрытые пылью времени скелеты из шкафа, наверное, Агата сама бы не потревожила, но последовательная настойчивость любимого мужчины заставила её потихоньку рассказать о себе столько и такого, что даже на исповеди ушам священника ни за что не решилась бы открыть. И ей тогда казалось, что этими её откровениями создается новый уровень их отношений. Более доверительный и сердечный. Олег был таким внимательным слушателем, такими сочувственно серьезными были его глаза, что слова лились из нее сами собой. В какой-то мере она даже была благодарна за такое внимание к своей жизни, потому что до этого никому и никогда дела не было, чем наполнен её внутренний мир.

Тогда рассказывая ему о том, что ей пришлось пережить во время аборта и после, Агата заметила, как его лицо по-детски сморщилось и ей показалось, что он сейчас заплачет. Но он вздохнул задумчиво и по её описанию пытался представить себе обстановку медицинского кабинета, кресло, в котором её раскорячили напротив двустворчатого окна, закрашенного белой краской. Внутренне содрогаясь, пытался ощутить в себе холодный металл, больно и жестоко рвущий живую плоть и страх, животный страх до краев заполнивший каждую её клеточку и иссушивший горячечные губы.

Агата рассказала, и это произвело на него самое сильное впечатление, о том, как она молилась в темном закутке коридора поликлиники, перед тем как её позвали в этот страшный кабинет. Как, став на холодный кафельный пол голыми коленками, истово просила у Бога прощения, как молила Его не отвернуться за грех смертный и не оставить её бесплодной, как тряслась бряцая зубами от внутреннего, разлившегося по всему телу холода. Как благодаря кошачьей живучести молодого тела ей удалось в тот же день вернуться домой, избежав тем самым неприятной огласки свершившегося события.

Она говорила и говорила, рассказывая ему обо всем, что интересовало его, но он, практически вывернувший её жизнь наизнанку, все равно чувствовал, что до сути её женской души он так и не добрался. И эта открытая, но все такая же непостижимо-загадочная душа продолжает волновать и манить его к себе. Первоцветом весенним ощущал он чудное дыхание этой души, таким же беззащитным и беспредельно могучем в своем стремлении жить.

Страдания, которые отмеряны человеку в его земной юдоли, даны ему свыше, может быть, для того, чтобы созидательным резцом высечь из спрессованной массы человеческого содержимого требуемую Создателю личность. Но где, в каких анналах, записана мера боли, которую надо вытерпеть, чтобы человек пришел к самому себе и познал свое истинное «я». Принято говорить, что Бог не дает эту меру свыше сил человеческих, возможно, это просто слова утешения, рожденные чьим-то мудрым и добрым сердцем, а возможно, что в этом истина. Как бы то ни было, но жизнь её банально разделилась на две части: до злополучной встречи и после.

Словно попав в трясину, она все глубже и глубже погружалась в свои переживания. Тяжелой монотонностью они гасили все краски жизни, превращая её в бесчувственного робота, вынужденно выполняющего программу – дом-работа, работа-дом. Горько и больно битая, она и раньше никого не допускала в свою жизнь, а сейчас и вовсе замкнулась, как рачок в своем панцире. Но, все же внутренне холодела от мысли, что кто-то, сочувствия ради, может пуститься в расспросы, а она не совладает с собой, не сможет удержать в себе скомканное и запиханное глубоко в душу горе. Поэтому старательно избегала любых бесед на темы личной жизни. Только люди знавшие какой счастливой и светящейся она была, понимали, что в её жизни произошло что-то очень неладное. Но, ощущая невидимый барьер, воздвигнутый ею, были деликатны. Она видела, как они стараются, и паниковала еще больше. Единственным утешителем и собеседником в её мысленных монологах был табачный дым, который с приходом в её жизнь крутых перемен, порой заменял нормальную еду. И стоя как-то возле окошка, через которое вместе с её печальными мыслями уходил в небо сизый сигаретный дымок, Агата подумала впервые о никчемности своего существования. Деловито открыла окно и, глядя вниз на асфальтовое покрытие их двора, спокойно без содрогания подумала, что там часто играют дети и будет нехорошо, если они будут играть на месте, которое станет концом её жизни. Той ночью в ее жизнь вошел Мастер…