Андрей Щупов - Бумеранг

– Ты… Ты зря это, браток, сделал. Очень даже зря…

– Да что ты говоришь! – все с тем же каменным выражением на лице Стас перевел пистолет в его сторону.

– Тебя же из-под земли достанут! На собственных кишках повесят!

– Кто же вы, интересно, такие? – Стас улыбнулся одними губами. – Или крыша крутая? Наперед уверены, что любого подомнете?

Лысый Гур глазами показал в сторону девицы.

– Вот она подомнет. И не лыбься! Она и есть наша крыша. С ней теперь договаривайся, если сумеешь.

– А надо ли договариваться?

– Это Мариночка, – с придыханием произнес лысый, – дочь нашего мэра.

– Муратова? – брови Зимина поползли вверх. Он был готов ко многому, но не к такому. Оказывается, и его можно было чем-то удивить.

– Вот именно, кореш! Кто бы ни были твои хозяева, уж ее-то ты, хрен, переплюнешь. Потому что уже завтра ее папаша поднимет на ноги всех ментов города. Надо будет, и прокуратуру привлечет, и сыскарей из ФСБ. А уж тогда поймают в два счета. И даже не поймают, а найдут. Где-нибудь в вонючем канализационном колодце – с проломленной головой и отрезанными конечностями…

Бывший спецназовец ударил говорившего без замаха. Все той же тяжеленной «Гюрзой». Хрустнула чужая переносица, глаза лысого типа обморочно закатились, лицо с костяным стуком ткнулось в руль. Чуть помешкав, Стас коснулся пальцами его шеи, – сердце у Гура не билось.

– И чего ты этим добился? – сидящая на заднем сидении Мариночка зло прищурилась.

– Тишины, – коротко ответил Стас. – Не люблю лишнего трепа.

– Значит, будем молчать?

– Отчего же? – Зимин, развернувшись, пристально взглянул на вельможную преступницу. – Вот с тобой-то, душенька, мы и поговорим.

– О чем?

– Да о чем хочешь, – например, о пропавшем полицейском, о твоих нынешних друзьях, о той дряни, которой вы здесь торговали… – Стас перевел дыхание. – Чем народ травила, Мариночка? Героин, метадон или экстази?

Мариночка разлепила пухлые красивые губки и словно пушечное ядро послала в Стаса матерное слово – грубое, совершенно не женское. Было ясно, что юное создание не боится никого и ничего – в том числе и собственного папеньку. Оттого и занялась бизнесом, за который в иных странах по сию пору рубили на площадях головы. Рука Стаса сама дернулась к прелестному личику, однако в последний момент «кандагаровец» сумел остановить удар. Довольно было и того, что, завидев летящий в ее сторону кулак, девица испуганно дернула головой. Папенька там или не папенька, а очко у дюймовочки было все же не железным.

Судорожно вздохнув, Стас закрыл глаза. Все так же не разлепляя век, процедил:

– Откуда же вы, суки такие, беретесь? Ты ведь даже не начинала еще жить. И уже малюешь себя дегтем.

– Чего ты гонишь, урод! Какой деготь! Что сам-то что в жизни понимаешь?!

Зимин раскрыл глаза, взглянул на девицу, словно на чудище, вынырнувшее из затхлого пруда. На языке крутилось много чего злого, но он снова сдержался. Ничего бы она не поняла. Даже, наверное, не услышала бы. Черствая попалась девочка. И абсолютно глухая…

Гаражик казался ветхим, давно отслужившим свое инвалидом. И не гаражик даже, а сарайчик, склепанный из тонюсеньких досочек. Ему и в прежние времена, должно быть, доверяли исключительно домашнюю рухлядь вроде старых кастрюль, сломанных велосипедов и подобранного на свалке железного хлама. Теперь же в нем жили исключительно мыши да приблудные псы. Может, изредка забредали на ночлег поддавшие боярышниковой настойки бомжи, да справляли нужду дворовые малолетки. Лишенная замка дверь давно болталась на одной петле, а в узкое окошко свободно задувал ветер, однако от небесной мороси сарайчик еще спасал.

– Это что же, и есть ваш хваленый маньяк? – морщась от запаха тряпок, старого рубероида и прогорклой пыли, Харитонов шагнул в темный угол, носком туфли ткнул в литое плечо насильника.

– Он самый.

– А ее сюда зачем принесли? Он что, убил ее? – Дмитрий кивнул в сторону лежащей на отдалении девушки. Рот у нее был заткнут платком, глаза завязаны, руки стянуты на животе куском веревки.

– Да живая она! Живая! – Мишаня все еще прижимал платок к кровоточащему лицу. – Что ей сделается, курве ненормальной! Еще и защищать его пыталась.