Максин Мей-Фан Чан - Восьмая личность

– Классная курточка, – говорит рыжеволосая, ощупывая ворот нового кожаного прикида Эллы. – Где взяла?

– Подарок, – врет Элла.

Рыжеволосая гладит кожу и одобрительно кивает.

– Он в баре, – снисходит она. – Вверх по лестнице, потом налево.

– Спасибо, – улыбается Элла.

Пожимая плечами, остальные три дают ей пройти. У меня по спине бегут мурашки, потому что я знаю, что они смотрят нам вслед, пока мы поднимаемся по лестнице. Когда я быстро оглядываюсь, я замечаю, что неподвижный взгляд рыжеволосой все еще устремлен нам в спины. Затем она моргает, коварная, как кошка. Заволновавшись, я улыбаюсь ей.

Внутри пол выложен зигзагом из черно-белых плиток. Показная пышность представлена геометрическими формами, хромом и зеркалами, в которых отражается настроение людей. В среду вечером я не заметила – мой взгляд был прикован к одному бармену, – как роскошное полированное ореховое дерево и черные лакированные стулья сочетаются с атласом и мехами. Диваны низкие и обтекаемой формы, для удобства они расставлены поодиночке, а не группами. Над барной стойкой парит огромный серебристый аэроплан с крыльями шириной три фута и пропеллерами, напоминающими гигантские венчики для миксера.

Нам навстречу выходит девушка-азиатка. Ее плотно сжатый рот окружен морщинками и похож на кошачью задницу. На девушке короткая черная юбка, чулки и жемчуга. Она поглаживает длинные анисово-каштановые волосы, ниспадающие каскадом завитков. Плотная повязка, охватывающая ее голову, приподнимает челку.

– Это парик? – шепчет Онир, завладевая Телом.

«Ну-ка внутрь», – снова приказываю я, возвращая себе Тело.

Азиатка ловит свое отражение в травленом зеркале рядом с кремовым двухместным диваном, обитым бархатом, и ей явно не нравится то, что она видит. Она хмурит нарисованные брови, поправляет локон. Я улыбаюсь ей, однако она тут же осаживает меня воинственным взглядом и пренебрежительно изогнутыми губами. Ее лицо застывает в жестком выражении.

Она поворачивается ко мне спиной.

– Господи, – говорю я, – я просто хотела проявить дружелюбие.

– Здесь такое не практикуется, – хмыкает Элла.

– Ну и где он, этот Навид? – спрашиваю я, уже испытывая отвращение к этому заведению.

Элла пожимает плечами и оглядывает зал, который медленно заполняется мужчинами в дорогих костюмах. Мужчины собираются группками и курят толстые сигары. Типичные городские франты.

– Не знаю, – отвечает она. – Наверное, нам стоит подождать здесь.

Взобравшись на серовато-белый барный табурет, я, чтобы унять тревогу, считаю бутылки за стойкой – одиннадцать, двенадцать, тринадцать, – затем поворачиваюсь и наблюдаю, как официантка, еще одна азиатка с фальшивой грудью, несет бутылку шампанского, к которой прикреплены горящие разноцветные бенгальские огни. Группа мужчин радостно приветствует ее. Она смеется, ловким движением открывает тяжелую бутылку, кокетничая с мужчинами, откидывает голову и демонстрирует идеальные белые зубы. Она даже позволяет одному из мужчин похлопать ее по попке, а потом легонько пихает его. При каждом движении на ее короткой черной юбочке подпрыгивает шелковый бант.

Разлив по бокалам шампанское, она ставит бутылку в ведерко со льдом и берет кредитную карточку. Мужчины расслабляются. Один пыхает сигарой, выпуская толстое дымовое колечко. Он ладонью стучит по дивану рядом с собой – это приглашение присоединиться к их маленькой вечеринке. Но администраторша улыбается и указывает на бар. Мужчина изображает разочарование, уголки его рта мгновенно опускаются вниз, как у клоуна. Белая нейлоновая рубашка туго натянута на его пузе. Он запихивает сложенную банкноту за чулок девушки.

«Козел», – ругается Раннер у меня в голове.

Она права, думаю я. Он точно козел. В его сознании девушки «Электры» уже сделали свой выбор. Уполномочили свои тела делать что угодно с кем угодно. Но мы же все знаем, что это чушь, которая просто дает возможность этим ублюдкам чувствовать себя комфортнее. Тем самым ублюдкам, которые заводятся от молодых и доступных тел, а своим женам говорят, что будут дома поздно – работа, подлая, совсем замотала, – и просят не ждать их. Разве они задумываются о том, что каждая из этих девушек – чья-то дочь? Никто здесь не желает об этом знать. Это безвкусица. Вульгарщина. Реальность вызывает у меня гнев. И мне сразу становится немного грустно. Если бы этот клуб попробовал меня на вкус, он тут же выплюнул бы меня.