Тесс Герритсен - Грешница

– Доктор Сатклифф!

– Да?

– Давление не меняется даже с допамином.

Сатклифф вернулся в бокс.

В открытую дверь Риццоли наблюдала разыгрывавшуюся на ее глазах драму. Руки монахини были зажаты в кулаки, сухожилия выделялись тугими шнурами – она боролась с фиксирующими ремнями, которыми ее пристегнули к поручням кровати. Ее голова была забинтована, а рот закрывала эндотрахеальная трубка, но лицо было хорошо видно. Оно выглядело опухшим, щеки полыхали ярко-красным. Замотанная, словно мумия, в массу бинтов и трубок, Урсула смотрела глазами загнанного животного, зрачки были расширены от страха, безумный взгляд метался из стороны в сторону так, словно она искала лазейку из западни. Поручни кровати дрожали, как решетки клетки, когда она предпринимала очередную попытку вырваться. Вдруг ее тело выгнулось над кроватью, и кардиомонитор издал протяжный писк.

Риццоли тут же метнула взгляд на экран, по которому плыла совершенно прямая линия.

– Все нормально! Нормально! – сказал Сатклифф. – Она просто сорвала один из датчиков.

Доктор вернул датчик на место, и на экране снова появился ритм. Частое бип-бип-бип.

– Увеличьте дозу допамина, – сказал Юэнь. – Будем вливать растворы.

Риццоли смотрела, как медсестра открывает клапан, подавая в вену Урсулы солевой раствор. Когда сознание уже покидало монахиню, ее взгляд упал на Риццоли. И прежде чем ее глаза начали затуманиваться, прежде чем в них погасла последняя искорка сознания, Риццоли успела увидеть во взгляде Урсулы смертельный страх.

– Давление не поднимается! Упало до шестидесяти...

Мышцы на лице Урсулы расслабились, и руки замерли. Под нависающими веками глаза смотрели в никуда. Взгляд стал невидящим.

– Тахикардия, – сказала медсестра. – Я вижу сигналы!

Взгляды врачей тотчас устремились на кардиомонитор. Кривая, которая только что была относительно равномерной, теперь исказилась так, будто кто-то вонзал в нее кинжал.

– Фибрилляция желудочков! – воскликнул Юэнь.

– Я не могу поймать давление! У нее нет перфузии.

– Уберите этот поручень. Быстрей, быстрей, начинаем компрессию.

Риццоли отпрянула от двери, когда одна из медсестер бросилась в коридор с криком:

– У нас синий сигнал!

В окошко бокса Риццоли наблюдала за тем, как вокруг Урсулы все завертелось в страшном вихре. Она наблюдала, как голова Юэня то появлялась, то исчезала из виду, пока он делал искусственное дыхание. Видела, как одно за другим вливаются в капельницу лекарства и стерильные упаковки постепенно устилают пол.

Риццоли уставилась на монитор. Зубчатая линия прорезала экран.

– Разряд на двести!

Все расступились, пропуская медсестру, которая наклонилась к телу с дефибриллятором. Риццоли увидела обнаженные груди Урсулы, кожа была красной и в пятнах. В голову вдруг пришла совершенно нелепая мысль: "Зачем монахине такие большие груди?"

Прошел электрический разряд.

Тело Урсулы дернулось, будто его стянули веревками.

Женщина-полицейский, стоявшая рядом с Риццоли, тихо произнесла:

– У меня дурное предчувствие. Похоже, она не выкарабкается.

Сатклифф снова посмотрел на монитор, потом на Риццоли. Их взгляды встретились. Он покачал головой.

Часом позже в госпиталь приехала Маура. После звонка Риццоли она выскочила из постели, стараясь не разбудить Виктора, который спал на ее подушке, и быстро оделась, даже не приняв душ. Поднимаясь в лифте в отделение реанимации, она ощущала запах Виктора на своей коже, и тело еще ныло после любовной агонии. Она ехала в госпиталь, от нее разило сексом, и мысли были сосредоточены на теплых телах, а не на холодных. На живых, а не на мертвых. Прислонившись к стенке лифта, она закрыла глаза и позволила себе еще немного посмаковать сладкие воспоминания. Растянуть удовольствие.

Когда двери лифта распахнулись, она немного удивилась. Даже отпрянула, увидев двух медсестер, ожидавших, пока она выйдет. И тут же выскочила из кабины, чувствуя, как полыхают щеки. "Интересно, они заметили? – думала она, спеша по коридору. – Конечно, любой увидел бы преступный румянец страсти на моем лице".

Риццоли сидела на диване в комнате ожидания и потягивала кофе из пластикового стаканчика. Когда Маура вошла, Риццоли посмотрела на нее долгим взглядом, как будто тоже обнаружила что-то новое в ее облике. Возможно, румянец на щеках, столь неуместный в эту трагическую ночь, которая вновь свела их.

– Говорят, у нее был сердечный приступ, – сказала Риццоли. – Дело плохо. Она подключена к системе жизнеобеспечения.