Тесс Герритсен - Грешница

– Что?

– Что они носят под платьем.

Маура с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться. Она вспомнила годы учебы в католической школе, когда она задавалась тем же вопросом. Монахини казались ей самыми загадочными существами – в бесформенных черных одеждах, которые скрывали их от любопытных глаз. Что носила Христова невеста на своем обнаженном теле? Ее воображение рисовало уродливые белые панталоны, обтягивающие живот, хлопчатобумажный лифчик, призванный сделать грудь бесформенной, толстые чулки на ногах со вздутыми голубыми венами. Она представляла себе тела, укутанные в многочисленные слои грубого хлопка. И вот однажды она увидела, как сестра Лоуренсия с вечно поджатыми губами приподняла юбку, поднимаясь по лестнице, и из-под полы выплеснулось что-то алое. Это была не простая красная ткань, а атлас. С тех пор она уже другими глазами смотрела и на сестру Лоуренсию, и на всех монахинь вообще.

– Знаешь, – сказала Риццоли, наклоняясь к девочке, – мне тоже всегда было любопытно, что же они носят под одеждой. Так ты видела?

Нони с серьезным видом покачала головой.

– Она никогда не раздевалась.

– Даже когда ложилась спать?

– В это время мне уже пора было уходить домой. Так что я ни разу не видела, как она раздевается.

– Ну что же ты тогда видела? Что делала Камилла в своей комнате, когда оставалась одна?

Нони закатила глаза, как будто ответ на этот вопрос казался ей слишком скучным.

– Она убиралась. Постоянно. Она была первой чистюлей.

Маура вспомнила выскобленный пол, на котором даже краска была стерта.

– Что еще она делала? – спросила Риццоли.

– Читала книгу.

– Что еще?

Нони сделала паузу.

– Много плакала.

– Ты знаешь, почему она плакала?

Девочка в задумчивости закусила нижнюю губу. Лицо просияло, когда нашелся ответ.

– Она оплакивала Христа.

– Почему ты так решила?

Девочка сердито вздохнула.

– Разве вы не знаете? Он умер на кресте.

– Может быть, она плакала по другой причине?

– Но она все время смотрела на него. Он висит у нее на стене.

Маура вспомнила распятие, висевшее напротив кровати Камиллы. Мысленно представила молодую послушницу, распростертую перед ним в мольбе... но о чем? О прощении грехов? Об избавлении от их последствий? Но с каждым месяцем ребенок рос в ее утробе, и она уже чувствовала, как он шевелится. Брыкается. Никакими молитвами или фанатичными уборками нельзя было смыть ее вину.

– Я свободна? – спросила Нони.

Риццоли со вздохом откинулась на спинку стула.

– Да, малыш. Мы закончили. Можешь идти к своей маме.

Девочка спрыгнула со стула, шумно приземлившись, и ее кудряшки запрыгали.

– Еще она грустила из-за уток.

– Вот был бы хороший ужин, – сказала Риццоли. – Жареная утка.

– Она кормила их, а потом они улетели зимовать. Моя мама говорит, что возвращаются не все, потому что многих съедают там, на юге.

– Да-да, такова жизнь. – Риццоли помахала ей рукой. – Иди, тебя мама ждет.

Девочка уже была возле кухонной двери, когда Маура окликнула ее:

– Нони! Где Камилла кормила уток?

– На пруду.

– На каком пруду?

– Там, на заднем дворе. Даже когда они улетели, она все ходила туда, высматривала их, но моя мама сказала, что она напрасно тратит время, потому что утки уже, наверное, во Флориде. Там, где Диснейленд, – добавила она и проскользнула в дверь.

Повисло долгое молчание.

Риццоли медленно повернулась и посмотрела на Мауру.

– Вы слышали это?

– Да.

– Вы думаете...

Маура кивнула:

– Вам придется осмотреть дно пруда.

Было около десяти вечера, когда Маура подъехала к своему дому. В гостиной горел свет, создавая иллюзию, будто дома кто-то есть, ждет ее, но она-то знала, что это не так. Ее всегда встречал пустой дом; свет зажигали не человеческие руки, а трио автоматических таймеров за пять долларов девяносто девять центов, купленных в ближайшем супермаркете. В короткие зимние дни она выставляла их на пять часов вечера, чтобы не возвращаться в темный дом. Она выбрала Бруклин, пригород к западу от Бостона, из-за чувства безопасности, которое в нее вселяли тихие улицы, обсаженные аккуратными рядами деревьев. Ее соседями были такие же труженики, как она, работавшие в городе и каждый вечер возвращавшиеся в эту тихую гавань. Сосед с одной стороны, мистер Телушкин, был инженером-робототехником из Израиля. Соседки с другой стороны, Лили и Сьюзан, были адвокатами по гражданским делам. В летнее время все тщательно ухаживали за своими палисадниками и автомобилями. Городок был современным воплощением американской мечты, где лесбиянки и ученые-иммигранты радостно помахивали друг другу руками из-за аккуратно подстриженных изгородей. Трудно найти более приятное местечко поблизости от города. Впрочем, Маура знала, насколько иллюзорной была здешняя идиллия. По этим улицам тоже ходили и жертвы, и хищники. Секционный стол в морге – место демократичное, не признающее дискриминации в отношении домохозяек из тихих пригородов.