Тесс Герритсен - Грешница

– Но ведь вы женщина.

– Да. Верно. Женщина-полицейский. Так ты скажешь мне, что делала там, на чердаке?

Нони вжалась в стул и вытаращила глаза. Они долго смотрели друг на друга, выжидая, кто первой нарушит молчание.

Грейс не выдержала и стукнула девочку по плечу.

– Давай же! Рассказывай!

– Прошу вас, миссис Отис, – поморщилась Риццоли. – Это не обязательно.

– Но вы видите, что она вытворяет? С ней никогда не сладишь. Ничего по-хорошему не сделает.

– Давайте просто успокоимся, договорились? Я могу подождать.

"Я могу ждать столько же, сколько и ты, малыш", – взглядом сказала девочке Риццоли.

– Итак, Нони. Расскажи нам, откуда у тебя эти куклы. Ну, те, с которыми ты там играешь.

– Я их не крала.

– А я и не говорила, что ты их украла.

– Я их нашла. Целую коробку.

– Где?

– На чердаке. Там еще много таких коробок.

– Тебе нельзя туда ходить, – заявила Грейс. – Ты должна находиться рядом с кухней и никому не мешать.

– А я и не мешала никому. Даже если бы я захотела, там все равно никого нет.

– Итак, ты нашла кукол на чердаке, – сказала Риццоли, возвращая разговор в нужное русло.

– Да, целую коробку.

Риццоли вопросительно взглянула на Мэри Клемент, которая поспешила все объяснить:

– Несколько лет тому назад у нас был благотворительный проект. Мы шили одежду для кукол и отправляли их сиротам в Мексику.

– Значит, ты нашла кукол. – Риццоли вновь обратилась к Ноли. – И играла с ними там, наверху?

– Но ведь они никому не нужны.

– А откуда ты узнала, как пробраться на чердак?

– Я видела, как туда заходил мужчина.

Мужчина? Риццоли переглянулась с Маурой. И наклонилась ближе к Нони.

– Что за мужчина?

– У него на поясе что-то болталось.

– Болталось?

– Молоток и еще что-то. – Девочка указала рукой на аббатису. – Она тоже видела его. И говорила с ним.

Мать Мэри Клемент рассмеялась.

– О! Я знаю, о ком она говорит. У нас недавно был капитальный ремонт. На чердаке действительно работали люди, устанавливали новую изоляцию.

– Когда это было? – спросила Риццоли.

– В октябре.

– У вас есть имена всех этих людей?

– Я могу проверить в гроссбухе. Мы ведем учет всех выплат подрядчикам.

Что ж, признание девочки не было таким уж удивительным открытием. Она проследила, как рабочие заходят в незнакомое для нее место. Место таинственное, куда можно было попасть только через потайную дверь. Соблазн пробраться туда был бы велик для любого ребенка и уж тем более для такой непоседы.

– А тебе не страшно было там, в темноте? – спросила Риццоли.

– У меня ведь есть фонарик.

"Какой глупый вопрос!" – сквозило в голосе Нони.

– И ты не боялась? Ведь ты была там совсем одна?

– А чего бояться?

"Действительно, чего?" – подумала Маура. Эта малышка была бесстрашной, ее не пугали ни темнота, ни полиция. Она сидела, в упор уставившись на собеседницу, как будто именно она, а вовсе не Риццоли, задавала вопросы. Но при всем самообладании она все-таки оставалась ребенком, причем не слишком благополучным. На ее кудряшках лежал слой чердачной пыли. Розовый свитер был изрядно поношенным и давно просился на помойку. К тому же он был явно с чужого плеча – рукава были высоко закатаны и засалены. Только обувь выглядела новой – модные кеды на липучках. Ее ноги не касались пола, и она все время монотонно раскачивала ими. Этакий метроном с избыточной энергией.

– Поверьте, я и не знала, что она бывает там, наверху, – вмешалась Грейс. – Я же не могу все время за ней следить. Мне нужно и стол накрыть, и посуду помыть. Мы не уходим отсюда раньше девяти вечера, да и в постель я ее раньше десяти не могу загнать. – Женщина посмотрела на Нони. – Это тоже проблема, знаете ли. Она очень устает, бывает страшно капризной, поэтому мы все время ссоримся. В прошлом году я из-за нее заработала язву. Она так меня изводила, что желудок начал сам себя пожирать. Меня скручивало от боли, а ей хоть бы что. Она до сих пор без боя не идет ни в постель, ни в ванную. Ей на всех наплевать. Вот такой ребенок, полная эгоистка. Весь мир должен вращаться вокруг нее.

Пока Грейс выплескивала свое раздражение, Маура наблюдала за реакцией Нони. Девочка замерла на стуле и даже перестала болтать ногами, а стиснутые зубы еще резче подчеркивали квадратный подбородок. Но в ее темных глазах блестели слезы. Уже через мгновение они исчезли, стертые грязным рукавом. Она не глухая и не немая, подумала Маура. Она слышит злость в голосе матери. День за днем сотнями разных способов Грейс выплескивает на дочь свое отвращение. И девочка все понимает. Неудивительно, что Нони такой трудный ребенок; неудивительно, что она заставляет Грейс злиться. Это единственная эмоция, которую она может вызвать у своей матери, и единственное доказательство того, что их связывают хотя бы какие-то чувства. Ей всего семь лет, а она уже знает, что бесполезно надеяться на материнскую любовь. Она знает больше, чем думают взрослые, и то, что она видит и слышит, безусловно, вызывает боль.