Тесс Герритсен: Грешница

Риццоли удивленно уставилась на мать.

– Я никогда не знала об этом. Даже не догадывалась.

– Ха! Дети! Вы не представляете, сколько переживаний доставляете своим родителям. Вот подожди, будут у тебя свои, узнаешь. Вот тогда ты по-настоящему поймешь, что это за чувство.

– Какое чувство?

– Любовь, – сказала Анжела.

Риццоли посмотрела на натруженные руки матери, и глазам вдруг стало больно, а в горле пересохло. Она встала и подошла к мойке. Налила в кастрюлю воды для ньокки. Стоя над плитой, она думала: "Может, я и впрямь не знаю, что такое любовь. Потому что слишком долго сопротивлялась ей. Как и всему, что может причинить боль".

Она оставила кастрюлю на плите и вышла из кухни.

Наверху, в родительской спальне, она подсела к телефону. Некоторое время просто держала трубку в руке, собираясь с силами.

"Сделай это. Ты должна сделать это".

Она набрала телефонный номер.

Трубка отозвалась четырьмя гудками, после чего заработал автоответчик:

– Это Габриэль. Сейчас меня нет дома. Пожалуйста, оставьте сообщение.

Она дождалась звукового сигнала и сделала глубокий вдох.

– Это Джейн, – произнесла она в трубку. – Я должна тебе кое-что сказать и, наверное, даже лучше сделать это по телефону. Так легче, чем говорить в глаза, потому что я не уверена, что хочу видеть твою реакцию. Так вот, я... совершила ошибку. – Она неожиданно рассмеялась. – Господи, я совсем глупая, несу такую чушь. Больше никогда не буду шутить о красивых дурочках. А случилось то, что я... беременна. Вот уже восемь недель, я так думаю. И это означает – так, на всякий случай, чтобы ты не сомневался, – что ребенок твой. Я не прошу у тебя ничего. Не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным. Ты даже можешь не отвечать на этот звонок. Просто я подумала, что ты имеешь право знать, потому что... – Она сделала паузу, чувствуя, что говорить стало тяжело от подступивших слез. Она откашлялась. – Потому что я решила оставить ребенка.

Она повесила трубку.

И долго сидела, не двигаясь, уставившись на свои руки и переживая целую бурю эмоций. Облегчение. Страх. Ожидание. Но только не сомнения – она сделала выбор, который сочла единственно верным.

Джейн поднялась, чувствуя невероятную легкость во всем теле, как будто ее избавили от тяжкой ноши неопределенности. Впереди было столько забот, столько новых дел, но она как будто обрела второе дыхание и, вспорхнув, сбежала по лестнице на кухню.

Вода на плите уже закипела. Поднимавшийся из кастрюли пар согрел ее лицо материнской лаской.

Она добавила две чайные ложки оливкового масла, после чего выложила ньокки в кастрюлю. Остальные три кастрюли медленно кипели на огне, и каждая источала собственный аромат. Это был букет материнской кухни. Она вдыхала эти запахи, проникаясь новым смыслом этого священного места, где еда готовилась с любовью.

Когда картофельные клецки всплыли на поверхность, она выложила их на блюдо вместе с телятиной под соусом. Потом открыла духовку и достала кастрюли, в которых подогревались другие блюда: жареный картофель, зеленая фасоль, мясные фрикадельки, маникотти. Все это гастрономическое великолепие они с матерью понесли в столовую. И, конечно, индейку, которая заняла королевское место в центре стола в окружении своих итальянских подданных. Это был не просто семейный обед; сегодня это было изобилие еды и любви.

Джейн сидела за столом напротив Айрин и наблюдала за тем, как та кормит близнецов. Всего лишь час назад, глядя на Айрин в гостиной, она видела перед собой усталую молодую женщину, чья жизнь была кончена, а юбка смята из-за постоянного одергивания маленькими ручками. Сейчас она смотрела на ту же женщину и видела совсем другую Айрин: она со смехом запихивала клюквенный соус в маленькие ротики и блаженно улыбалась, прижимаясь губами к нежным кудрявым головкам.

"Я вижу другую женщину, потому что сама стала другой, – думала она. – Изменилась я, а вовсе не Айрин".

После обеда, когда Джейн помогала Анжеле варить кофе и начинять взбитыми сливками канноли, она поймала себя на том, что и на мать смотрит иначе. Она увидела серебристые пряди седины в ее волосах, лицо, уже обвисающее на скулах. "Ты когда-нибудь жалела о том, что мы у тебя есть, мама? – подумала она. – Ты когда-нибудь задумывалась о том, что совершила ошибку? И была ли ты так же, как я сейчас, уверена в своем решении оставить ребенка?"

– Эй, Джени! – заорал Фрэнки из гостиной. – Твой сотовый в сумке звонит.

– Ты не можешь достать его?