Юхан Теорин - Приют Святой Патриции

Но даже с дороги было видно, что этот двадцатишестилетний мужчина взрослый только по телосложению. Пустое, ничего не выражающее лицо… и как он сидел, непрерывно кивая чуть склоненной головой… С той самой ночи в лесу время для Кристера пошло в обратном направлении. Машина отбросила его в канаву, но не только. Она отбросила его назад, в детство.

Ян несколько минут не мог сдвинуться с места. Стоял и смотрел на бывшего соученика, которого когда-то боялся больше чумы. Потом пошел дальше, не чувствуя ни радости, ни сожаления.

На Стурторгет в Нордбру он заглянул в скобяную лавку. Он и раньше сюда заходил. Теперь здесь верховодил Торгни Фридман, сын основателя. И в эту субботу Торгни сам стоял за прилавком. Худощавый тридцатилетний парень с коротко стриженными ярко-рыжими волосами.

Ян прошел в магазин и сделал вид, что рассматривает топоры. У него нет дров, которые надо наколоть, у него нет бревен, которые надо обтесать, но он все равно взвешивает в руках топоры и колуны, осторожно машет ими в воздухе – якобы проверяет баланс.

И косится в сторону прилавка. Торгни отпустил бородку. Стоит за кассой и беседует с супружеской парой с ребенком. Даже не глядит на него. Пятнадцать лет прошло, он наверняка забыл Яна. А Ян помнит.

Выбирает самый большой колун, почти метровый.

Звякает колокольчик у двери – пришел новый покупатель.

Нет, не покупатель.

– Папа!

Маленький мальчик в белой куртке и слишком больших джинсиках стремглав бежит к прилавку. За спиной его улыбающаяся молодая женщина.

Торгни растопыривает руки и ловит мальчика в объятия. Счастливый отец. Только что торговал топорами и всякими железками, и вдруг такое преображение. Счастливый отец.

Ян смотрит на них, не отводя глаз, с тяжелым колуном в руке. Дорогой, тяжелый, очень тяжелый, отлично сбалансированный. Подними его над головой… выше, выше…

Он кладет топор на стенд и выходит, не поздоровавшись с Торгни. Они не были друзьями и никогда не будут.

И последний объект экскурсии. «Рысь».

В двух километрах от центра – детский сад, где он работал, когда ему было двадцать. Он собирался туда сходить, а сейчас засомневался – собственно, зачем? Но раз собирался – надо сходить.

Все закрыто – суббота.

Он останавливается перед входом и смотрит на деревянный барак. Почти ничего не изменилось. Даже выкрашен дом так же: коричневой масляной краской, – но сейчас он кажется меньше, чем тогда. Еще он помнит, что рядом с входом был прибит фанерный силуэт рыси. А теперь он исчез. Может, сменили название на что-то более вегетарианское? Скажем, «Подснежник». Или та же «Полянка».

Здесь он работал сразу после школы. Ребенок, по сути. Несчастный ребенок, хотя тогда он этого не понимал. Интересно, работает ли кто-нибудь из тогдашних? Нина, заведующая? Сигрид Янссон уж точно не работает – она уволилась почти одновременно с ним.

Сигрид была совершенно раздавлена. Они избегали друг друга, и, когда Сигрид на него поглядывала, ему каждый раз было не по себе. Наверное, просто не могла переварить случившееся, но ему казалось, что во взгляде ее читаются враждебность и подозрение.

Он частенько пытался вычислить, догадывается ли она о чем-то. Представляет ли, как тщательно он подготовился к тому памятному дню, когда исчез Вильям…

И напоследок Ян идет к пруду. Совсем рядом с родительским домом, похож на огромную круглую кастрюлю. Он хорошо помнит эту черную воду, ночью она выглядит как кровь.

Пятнадцать лет назад он опускался на дно этого пруда, окруженный кипением воздушных пузырьков, опускался к вечному холоду… и только в самый последний момент сосед бросился в воду и вытащил его на берег.

Клиническое определение «суицидальные попытки» так и не сорвалось с языка родителей, когда они пришли навестить Яна. Удержались.

Но поговорить не получилось. Ян лежал, натянув одеяло под самый подбородок, и молча смотрел на родителей. А почему младший брат не пришел его навестить?

– А где Магнус?

– У приятеля, – сказала мать, но поняла, что ответ ее ранит Яна, и быстро добавила: – Мы ему ничего не говорили.

– Мы никому ничего не говорили, – подтвердил отец.

Ян кивнул. Наступило молчание.

– Мы говорили только с твоим доктором, Ян, больше ни с кем, – начала было мать, но отец прервал ее.

– Никакой он не доктор. Он психолог , – сказал он с издевкой.

Отец не любил психологов. Год назад за ужином он рассказывал о своем сотруднике, который ходил к психотерапевту, и прокомментировал одним словом: трагикомедия. Трагикомедия, так и сказал он.