Юхан Теорин - Санкта-Психо

Дорогой Иван! [1] Имя произносится с ударением на первом слоге: И́ван, и никакой скрытой русофобии не содержит. — Здесь и далее примеч. пер.

Любовные письма незнакомым людям не пишут — а я, как видишь, пишу. Я видела тебя только на фотографиях в газетах, под жуткими заголовками на пол-листа. Черно-белые снимки. «Чудовищные преступления», «Иван Рёссель, помешанный детоубийца»… как они тебя только не называют.

Фотографии намеренно несправедливые, но я все равно долго и внимательно их рассматривала. Что-то есть в твоем взгляде… что-то мудрое и спокойное и в то же время пронизывающее. Сразу видно, что ты видишь мир таким, какой он есть, и меня ты тоже видишь насквозь. Я бы очень хотела увидеть твои глаза не на фотографии. Живые глаза. Мечтаю тебя встретить.

Нет ничего хуже одиночества. Меня оно тоже не минуло. Думаю, тебе, в твоей наглухо запертой больничной палате, тоже очень одиноко. Особенно ночью, в тишине, когда все остальные спят… Одиночество душит. Оно может задушить человека насмерть.

Посылаю тебе свое фото. Меня сфотографировали этим летом, в теплый и солнечный день. Как ты видишь, волосы у меня светлые, а одежду я предпочитаю темную. Надеюсь, ты найдешь время посмотреть на мою фотографию, как я смотрю на твои.

На этом кончаю, но очень хотелось бы продолжить переписку. Хорошо бы, это письмо нашло тебя по другую сторону Стены, и хорошо бы, чтобы ты нашел возможность ответить.

Чем я могу тебе помочь?

Для тебя я сделаю все что хочешь, Иван.

«Осторожно! Здесь играют дети!» — прочитал Ян на голубом пластмассовом щите, а чуть ниже буквами поменьше: «Снизьте скорость».

Таксист свернул за угол, чертыхнулся и резко затормозил. Яна бросило вперед. Посреди дороги валялся забытый кем-то из «здесь играющих детей» трехколесный велосипедик.

Район вилл в городке Валла. Низкие деревянные заборы, белые ухоженные дома — и огромный предупредительный щит:

«Осторожно! Здесь играют дети».

Где эти дети — неизвестно. Улица совершенно пуста, если не считать брошенного трехколесника. Никаких детей, чтобы проявлять особую осторожность.

Дети сидят по домам, решил Ян. Их всех там позапирали.

Шофер покосился на него в зеркало, и Ян рассмотрел его лицо. Возраст предпенсионный, если не уже пенсионный, морщинистый лоб, седая бородка, как у гнома, усталый взгляд.

До того как затормозить и помянуть черта, таксист не произнес ни слова, а теперь вдруг спросил:

— Больница Святой Патриции… Санкта-Патриция. Вы там работаете?

— Нет. — Ян улыбнулся. — Пока нет.

— Значит, собираетесь? Приехали наниматься?

— Да.

— Вот оно как…

Яну не хотелось говорить на эту тему, он опустил глаза и замолчал. Зачем рассказывать о своей жизни первому встречному? Тем более он не знает, что можно говорить об этой больнице, а чего нельзя.

— А знаете другое название? Как люди ее называют, эту больницу?

Ян поднял голову:

— Какое название?

— Там расскажут, — таксист усмехнулся и замолчал.

Ян посмотрел на бесконечный ряд добротных вилл и вспомнил, с кем у него назначена встреча.

Доктор Патрик Хёгсмед, главный врач. Именно его имя стояло под объявлением в газете. Ян наткнулся на это объявление в середине июля.

Текст мало отличался от стандартного.

Ты воспитатель дошкольных групп, желательно молодой мужчина — мы стремимся к равноправию полов среди персонала.

Ты уверен в себе, спокоен и надежен, открыт и честен.

Тебе нравятся развивающие и творческие игры. Рядом со школой большой парк, и мы поощряем лесные прогулки.

Ты должен поддерживать позитивный дух в нашей школе и противодействовать любым формам травли и унижения детей.