Роберт Маккаммон - Пятерка

Избавившись от давления «серебряных игл», она размяла руки, подвигала пальцами, готовясь к гитаре.

Гитара. Всегда в мире есть гитара. И самое удивительное — эта гитара всегда ждет ее.

Надо все выбросить из головы и думать только о выступлении. Вот это самое главное, что бы ни творилось вокруг: собраться и сосредоточиться на выступлении. На самом деле даже на одной песне — той, которая исполняется. Нет, даже более того — на одном такте… на одной ноте. Вот так это делается, когда у тебя беда или забота. Нота за нотой — и вдруг беда отпускает тебя на свободу.

А что ее действительно тревожило — помимо Джереми Петта и Коннора Эддисона и самой идеи, будто существует телеграфная линия духов, передающая, что ангелы очень обеспокоены ею и ее товарищами по группе, лихорадочно обеспокоены, — это сомнение в том, что она сумеет удержаться от следующего посещения туалета до соло Берк на ударных.

Она услышала звук — повернулся замок в двери. Потом щелкнул захватанный выключатель, и свет погас.

— Эй, я тут! — крикнула она.

Ответа не было.

— Я тут!

Чьи-то шаги по кафелю. Скрип кроссовок.

— Пожалуйста, включите свет! — попросила Ариэль, нашаривая бумагу.

Заиграла музыка.

Там… Татам… там… татам… Низкий басовый ритм, плохого качества, с шумами. Диктофон?

Ариэль быстро вытерлась, взялась за трусы и джинсы и встала. Натянула одежду. Хотела было попросить того, кто там, прекратить дурачиться, но тут вступил гортанный, гулкий мужской голос с придыханием, поддержанный клацающим ритмом бубна, кабасы и постукивающих друг о друга барабанных палочек.

— Эй, прекратите! — крикнула Ариэль и услышала, что голос у нее дрожит. — Включите свет!

Вдруг музыка прекратилась.

Дверь вышибло свирепым пинком. Она ударила прямо в лицо, ослепила болью и бросила спиной на унитаз. Ариэль успела подумать, что у нее нос разбит и губы рассечены, беспомощно мемекнула от ужаса, и тут он на нее навалился. Она взметнула руки, будто защищаясь от налетавшей из темноты массы ворон. Чужая рука схватила ее за волосы, кулак ударил по голове сбоку. В глазах вспыхнули искры и молнии, рот наполнился кровью. Колени подкосились, губы затянуло поперек чем-то липким, и дальше, вокруг головы. Прихватив волосы. Еще виток, еще и еще.

И пахло как лейкопластырь.

Он схватил ее за шею, швырнул прочь, она поехала по грязному кафелю. Валяясь на животе, она попыталась подобрать колени и встать, но ей вывернули руки назад почти до излома. Ариэль замычала залепленным ртом, а этот человек заматывал ей руки скотчем.

Он был очень быстр и явно имел опыт.

Схватившись за ее джинсы, он сдернул их, оцарапав кожу ногтями. Потом стал стаскивать трусы.

В помутнении сознания, оцепеневшая в холодном шоке, она подумала, что кто-нибудь сейчас ее спасет. Кто-нибудь должен положить конец этому безобразию, это же просто смешно. Ей выступать надо. Нота за нотой — так приходит свобода от беды.

Твердый член уперся в нее сзади, нащупывая вход.

«Нет», — сказала она, но рот не мог этого повторить. Нет.

Ухватив ее обеими руками за волосы, насильник стал пропихиваться внутрь.

Никто ее не спасет, она это поняла полностью и окончательно. Можешь лежать, пока тебя насилуют, и ждать спасителя, который не появится. Можешь сопротивляться, пока этот человек тебя не убьет.

Ариэль извернулась, отдернулась прочь. Он снова рванул ее за волосы и продолжал вдвигаться. Она еще раз вывернулась, услышала слова: «Ах ты, сука!» — и снова он ударил ее, презрительно, наотмашь, тыльной стороной ладони, справа над ухом. В мозгу загудели низкие частоты. Слезы горячо подступили к глазам, хлынули на щеки, но когда он в третий раз попытался вдвинуть, она резко выгнулась назад, изо всех сил ударив затылком, попала во что-то твердое — ключица, плечо, подбородок, — и вдруг его тяжесть свалилась с нее.

Ариэль дернулась вперед, на коленях поползла по грязному кафелю.