Роберт Маккаммон - Пятерка

— Подробности, — попросил Тру.

— Определенно с винтовкой, — сообщил командир «Сигнета».

Тру лишь секунду потратил, чтобы глотнуть слюну.

— Берите его. Вы знаете, что нужно. «Лоджик», вы в резерве. Как меня поняли?

— Понял вас, — ответил «Лоджик».

Тру пошел дальше. Через некоторое время он сообразил, что ходит кругами. Посмотрел на часы. Посмотрел на солнце. Прошел мимо почти голого мужика с длинными каштановыми волосами и тощей девицы топлесс, вытянувшихся вместе в теплой воде надувного детского бассейна. Поднес ко рту «Уоки-токи»:

— «Сигнет», как меня слышите?

Ответа не было. Наверняка заняты сейчас.

Он услышал из амфитеатра звук — завывание гитар, задающий ритм грохот ударных, яростные вопли клавиш и хриплый голос Джона Чарльза, но и еще что-то. Как крылья тысячи птиц. Однако наверху было только небо, полное белого огня.

Джон Чарльз вдруг резко оборвал песню. Раздался тяжелый удар взрыва, взвизгнула обратная связь в микрофонах. Что-то оглушительно хрустнуло и зазвенело.

Следующие два звука Тру распознал безошибочно.

Треск. Еще раз треск.

Выстрелы.

Он бросился к сцене.

Ариэль видала этих, расхаживающих гусиным шагом. Их было шестеро, бритых наголо и бледных, одетых в белые футболки, черные джинсы и блестящие черные ботинки. Они расхаживали среди публики быстрым шагом, выбрасывая руки в нацистском приветствии, врезаясь в других и пробиваясь через толпу тараном. Никто уже не слушал, никто в ее поле зрения уже не обращал внимания на музыкантов, — люди слышали музыку, как бегущие из тюрьмы заключенные слышат за спиной сирены, и хотели они только одного: прорваться через все торчащие перед ними препятствия.

Она на ритм-гитаре подыгрывала «Отчаяние некрасиво» и пыталась не отстать от бешеного темпа Берк. Терри, судя по звуку, лупил по клавишам кулаками, и даже Джон стал не попадать в ноты. Микрофон был у него почти во рту, и он орал, как столетний раб, испугавшийся плантаторского кнута.

Терри начал соло на клавишах, и Кочевник отступил от микрофона. Тяжелое, жесткое вибрато наполнилось блестящей золотистой болью. Кочевник посмотрел в публику, на людей, которые врезались друг в друга и расползались, огрызаясь. У самого края сцены он заметил нескольких человек, оставивших на миг свою войну и глядящих на него остекленелыми глазами. Увидев его, они протянули к нему свои татуированные руки, на шеях и на обнаженных грудях заиграли начерченные контуры, будто в каждом из тел сидело множество душ и они пытались вылезти наружу, использовав Кочевника вместо лестницы. Он увидел здоровенного коренастого хмыря с ежиком черных волос — тот шатался вокруг, расталкивая людей налево и направо внушительными локтями. На красной футболке написано было «Телотсип». Другая примечательная личность — мужик с эспаньолкой и кельтскими татуировками, от которых все горло у него было черным, — влетел в одного из нациков, и тот сел на задницу. Кочевник вспомнил поговорку матери: «Весело будет до тех пор, пока кто-то не заплачет». В данном случае — пока не начнет махать кулаками.

Терри закончил соло, и Ариэль снова подхватила ритм. Кочевник шагнул к микрофону. Краем глаза заметил тощего парнишку с аккуратно подстриженными белокурыми волосами — тот пробивался через толпу к сцене, двигаясь медленно, с грацией танцовщика уклоняясь от локтей, коленей и черепов. Он был в джинсах и свободной серой футболке с цветной картинкой экзотических стран и зеленой подписью: «Каникулы во Вьетнаме. com». Глаза его были устремлены на Кочевника, который снова держал микрофон почти во рту.

Пистолет.

Блеснуло на металле солнце.

Ветер зашелестел наверху в черном навесе.

Кочевник замолчал.