Дэвид Болдаччи - Абсолютная память

Амос изучил все, что смог найти о савантах, которые не родились с этими способностями, а получили их в результате какого-то события – травмы в случае Серрелла или уже имевшегося заболевания в случае Таммета.

В мире было не много савантов, и Декер оказался совершенно не готов вступить в их ряды. Когда Лекруа свалил его на футбольное поле, врачи, которые тщательно исследовали голову Амоса, пришли к заключению, что эффектов от травмы было два. Во-первых, травма открыла в его мозге каналы, прочистила сток, и информация стала двигаться намного эффективнее. Во-вторых, она закоротила какие-то цепи, дав ему способность видеть числа в цвете.

Но это было всего лишь предположение. Декер пришел к выводу, что сегодня врачи знают о работе мозга всего чуточку больше, чем сто лет назад.

Амос очнулся в больнице после удара и посмотрел на монитор, по которому бежали цифры его состояния. Он увидел свой пульс, 95 – тот же номер, что и на его футбольном джемпере, – фиолетовой девяткой и коричневой пятеркой. До травмы Декер даже не знал, как выглядит фиолетовый цвет. И эти цифры разбухали в его голове, огромные, мощные. Он видел каждую их деталь. Они казались живыми существами.

Амос помнил, как сел в постели, обливаясь потом. Он решил, что сошел с ума. Начал жать на кнопку вызова медсестры. Потом появился врач, и Декер, запинаясь, объяснил, что он видит. Вызывали специалистов. Много месяцев спустя, после длительного пребывания в исследовательском центре в окрестностях Чикаго, был достигнут консенсус. Ему поставили официальный диагноз: савантизм с гипертимезией и синестезией. Травма навсегда завершила его футбольную карьеру, но подарила ему исключительные мозги. Все последующие годы он помнил фамилии и обстоятельства жизни каждого врача, медсестры, ученого, техника и других сотрудников, которые его осматривали, а их было больше сотни.

О нем могли писать в научные журналы. Медиа могли бы устроить вокруг него грандиозную шумиху. Ведь вероятность такого события не превышала один на миллиард. Но Декер этого не допустил. Он не ощущал себя одаренным. Он чувствовал себя уродцем. Двадцать два года своей жизни он был одним человеком. И был плохо подготовлен к тому, чтобы за несколько минут стать совсем другим. И стать им навсегда, до самой смерти. Как будто незнакомец вошел в его тело и забрал его, а он ничего не может с этим поделать.

«В мой разум незаконно вселился чужак. И оказалось, что он – это я».

Каждому действию есть равное противодействие. Ну, в его случае дружелюбный, общительный, проказливый, но вполне вменяемый молодой футболист стал сдержанным, замкнутым и плохо приспособленным к общению. Он больше не был привязан к великому множеству вещей, на которые люди тратят массу времени: пустая болтовня, «белая» ложь, выброс эмоций, слухи и сплетни. Он перестал воспринимать симпатию и сочувствие. Его перестали беспокоить чувства других людей. Их боль и горе. Казалось, что все это просто отскакивает от его нового, улучшенного разума, не оставляя следа. Сделав его намного умнее, удар украл у него то, что делает человека человеком. Это напоминало требование возврата долга. Без права выбора.

Даже спорт перестал его интересовать. После травмы Амос ни разу не посмотрел футбольный матч.

Женитьба на Кэсси действительно спасла его. Она знала его тайну. Она разделяла его тревоги. Без нее Декер вряд ли смог бы изменить свою жизнь, найти новую работу в полиции, а затем стать детективом, обратив свой новый и заметно улучшенный разум на службу правосудию. И хотя он не был способен любить Кэсси так, как любил бы до удара, он очень заботился о ней. Он сделал бы для нее все, что угодно. Они даже посмеивались над его неспособностью привязываться, характерной для машины, а не человека. Но Декер знал: оба они предпочли бы обратную ситуацию.

Всякий раз, когда он брал дочь на руки, Декер мог думать только о ней, как будто чудовище его ума завораживал маленький человечек, который любит обниматься со своим огромным отцом, как медведь и его детеныш. Он приглаживал ей волосы, терся о ее щечку, и хотя воспоминания о том человеке, которым он привык быть, выглядели размытыми, будто изображение в старом телевизоре с проволочной антенной, именно в такие минуты они становились живее и ярче.

Казалось, его новый разум сделал исключение для двух человек, позволяя Декеру чуть приблизиться к прежнему себе.

Но только для этих двух.

А теперь он один.

Стал просто машиной, навсегда.