Дэвид Болдаччи - Абсолютная память

– Простите, – сказал Амос. – Мне не следовало это так на вас вываливать. Иногда… иногда я просто не осознаю…

Рабинович дрожащей рукой вытер губы, потом сел поудобнее.

– Ваши неврологические переключатели, Амос, были криво выставлены, за неимением лучшего термина. Я знаю, что вы с трудом воспринимаете некоторые социальные параметры и сигналы, как и многие другие люди из тех, что у нас побывали. Это связано с зонами. Какие-то зоны мозга становятся экстраординарными в том, что способны делать, а какие-то немного регрессируют. По крайней мере, с точки зрения общества. Это вопрос приоритетов разума.

– Вот почему я здесь. Люди, которые побывали у вас. Один из них может быть нашим убийцей.

Рабинович потряс головой, расстроенно наморщил лоб.

– Мне кажется, это просто… ужасно. И сомнительно.

– Поврежденный разум, доктор Рабинович.

– Я думаю, Амос, вы можете звать меня Гарольдом. Мы уже не находимся в отношениях «врач – пациент».

– Хорошо, Гарольд. Поврежденный разум, пусть даже исключительный в каких-то аспектах, способен на многое. И хорошее, и плохое.

– Но вы же наверняка отлично помните людей, с которыми встречались в институте. Вы видели среди них бездушного убийцу?

– Честно говоря, нет. И я не помню, чтобы кого-то «оскорблял». Я не могу припомнить за это время ни одного оскорбления.

– Но вы говорите, что… человек, ответственный за эти ужасные деяния, дал вам адрес института?

– Старый адрес, на Дактон. Он зашифровал его, но намерение было очевидно.

Рабинович потер губы.

– Сомневаюсь, что смогу добавить какие-то сведения к уже вам известным.

– Вы сосредоточились на пациентах, которые были там вместе с вами, – заговорила Джеймисон. – А врачи, психологи, другие специалисты, с которыми вы встречались?..

Декер медленно кивнул.

– Об этом я не думал.

– Я не верю, – твердо сказал Рабинович, – что человек, работавший в нашем институте, мог совершить подобные злодеяния.

– Мне тоже не хочется так думать, – поспешно сказала Джеймисон. – Но в подобных расследованиях нельзя сбрасывать со счетов любую возможность. Это было бы безответственно.

– Крис Сайзмор, – произнес Амос.

– Кто? – спросила Джеймисон.

– Он был психологом и работал в институте, – ответил Рабинович. – Мне говорили, что он ушел несколько лет назад.

– Декер, а почему вы его упомянули? – спросила Джеймисон.

– Потому что мы с ним не ладили. Поссорились. Ничего такого, чтобы я счел его нашим парнем. Но мы с ним не ладили.

– Он может оказаться Леопольдом, если прибавить двадцать лет? – спросила она.

Декер прикрыл глаза и мысленно прокрутил соответствующие кадры.

– Рост и телосложение верные. Черты лица похожи. Но сложно сказать, сколько Леопольду лет. Сайзмору сейчас должно быть чуть за пятьдесят. Итого, хотя это и сомнительно, Сайзмор и Леопольд могут быть одним и тем же человеком. Татуировку на руке могли сделать позже. Насчет флота он мог соврать. Голос за столько лет мог измениться. За двадцать лет в нем многое могло измениться. Но когда Леопольда арестовали, у него взяли отпечатки пальцев и образец ДНК. Отпечатки Сайзмора предположительно должны быть в каких-то профессиональных базах данных. Их будет довольно просто сравнить.

У Декера в телефоне была фотография Леопольда, но, разумеется, он не мог показать ее Рабиновичу.

Амос посмотрел на доктора.

– Вам известно, что случилось с Сайзмором? Почему он ушел из института?

Пожилой мужчина нервно постучал пальцами по ноге.

– Как я говорил, я ушел задолго до него.

– Но вы говорили, что поддерживаете связь со своими бывшими коллегами.

– Ну, да, у него были некоторые профессиональные проблемы.

– Какого рода?

– Мне действительно не хочется в это лезть. Но они были достаточно серьезными, чтобы его попросили уйти.

– Декер, а какие у вас с ним были проблемы? – спросила Джеймисон.

– У него были свои любимчики, и я к ним не относился.

– У Криса были фавориты, – произнес Рабинович. – Мне хочется думать, что я относился ко всем пациентам с равной вежливостью, уважением и внимательностью. Но я тоже человек, и некоторые случаи интересовали меня больше, чем другие. В случае мозговых травм вроде вашей, Амос, пациентов очень редко удается реанимировать, не говоря уже каком-то переключении каналов восприятия. – Он улыбнулся. – Вдобавок я шестьдесят лет болел за «Медведей», и хотя вы играли за Кливленд, вы были единственным игроком из НФЛ, который когда-либо попадал к нам. Сейчас, когда вы упомянули об этом, я вспомнил, чем был недоволен Крис. Не знаю, испытывал ли он к вам неприязнь, или же это было проявлением тех проблем, из-за которых ему впоследствии пришлось оставить институт. Но он, похоже, считал, что вы не соответствуете нашим приоритетам.